Театральные подмостки. Александр Николаевич Завьялов

как откровение свыше, во всяком случае, чувствовал определённую подсказку для себя, какой-то знак. Я чутко ловил каждое слово, пытаясь проникнуться, и надеялся увидеть нечто необычное, а ещё с волнением ждал, кто выйдет в роли Андрея Звенигородского вместо меня.

      И вот наконец из бутафорских декорированных дверей на сцене появился Звенигородский – и волосы всколыбнулись у меня на голове. Что за шутки! Я опять вижу самого себя, живёхонького и здоровёхонького, вижу собственными глазами, и теперь это не какая-то запись из прошлого, а самое что ни на есть настоящее.

      Ну да, так и есть, я не мог ошибиться. Всё, о чём только что говорили мои друзья и коллеги тут, за кулисами, могло относиться лишь к настоящему времени. Аркаша Стылый весело вспоминал кое-какие эпизоды моих именин. Все кому ни лень зубоскалили по поводу подаренной картины. Геля Смирнова-Коркина потешалась над моей супругой Лерой, вегетарианкой, вспоминая, как та декларировала о вреде всевозможных продуктов (этого я не помню). А помреж Лиза Скосырёва очень жалела, что на «прекрасном празднике», который закончился под утро (!), не было её мужа Володи Шалоберкина (я его не пригласил). Ей, мол, потом сильно досталось от ревнивого супруга. Конечно, многое мне казалось странным: какие-то неизвестные факты, вся эта неуместная ирония и непонятное ёрничество, а главное, ни слова по поводу моей безвременной кончины. Я-то думал, все должны плавать в слезах, стенать и исступлённо рвать волосы, а тут – ни тени грусти. Прошло всего девять дней после страшной трагедии, а все живут как ни в чём не бывало. Не скрою: мне было обидно. И всё же я был поглощён спектаклем и не заподозрил ничего необычного, пока на сцене эффектно не появился Иван Бешанин, то есть я.

      Да, вот так загадка! И что теперь получается: я не умер и никакой трагедии не было? Это как? И если это – настоящий Иван Бешанин, тогда кто я такой? И ещё куча всяких вопросов навалились на меня, отчего я просто потерялся.

      Самое обидное, что я не смог досмотреть спектакль до конца. Как только я увидел самого себя, моё сознание начало рваться и путаться. Я оказывался то тем Бешаниным, то этим. И где-то в начале четвёртого действия моё сознание отключилось, и я просто уснул.

      Приснились мне, как гримёрши Аня и Маша спорят, есть ли у меня душа.

      – Да нет у Вани души! – кипела Аня.

      – Как это нет? – насупилась Маша.

      – А так! Профессор Ламиревский его сам лично прибором смотрел.

      – И что?

      – А то! Даже малюсенькой душоночки, вот хоть бы с гулькин нос, не обнаружил.

      – А что мы тогда гримируем постоянно? Это не душа, по-твоему?

      – Я сама раньше думала, что душа, а оказывается – нет. Прибор не обманешь. Он человека насквозь видит. Профессор его сорок лет конструировал.

      – Знаешь, а ведь это многое проясняет, – задумчиво сказала Маша. – Не было у Вани полёта души… Больше прагматизма. Даже старичку красивый гроб не уступил, себе забрал…

      Потом и вовсе снилась какая-то тоскливая