Иван Сусанин. Валерий Александрович Замыслов

снег на голову. Заблаговременно пустил вестника. Тот взбулгачил село. Князя, боярина, знатного воеводу мужики надумали встретить с небывалым почестями. Герой, ближний царев боярин!

      Еще за час до встречи, мужики, бабы и ребятишки, облачившись в праздничные одёжи, запрудили околицу.

      – Едет! – наконец, звонко крикнул паренек, примостившийся на сучке высокого вяза.

      И тотчас дали знак звонарю, кой напряженно застыл на колокольне храма Вознесения.

      Многоликая толпа колыхнулась. Вперед выдвинулись церковнослужители с иконами и хоругвями, приказчик Ширяй, и зажиточные мужики с хлебом и солью.

      Праздничным перезвоном грянули колокола. Толпа подалась встречу княжьему поезду.

      На улице – летняя благодать. Тепло, солнечно, легкокрылый ветерок слегка треплет мужичьи бороды.

      А вот и «сам» показался. Тридцатидвухлетний Курбский восседал на стройном белом коне, покрытом красивейшим, цветастым ковром-попоной. На князе легкий малиновый кафтан, изящно расшитый шелками, золотом и серебром; шею обрамлял стоячий козырь-ожерелье из атласной ткани, низанной жемчугами; на голове – высокая алая шапка, отороченная соболем и усыпанная лазоревыми яхонтами. Лицо слегка продолговатое, опушенное русой, кучерявой бородкой. Серые глаза властные, горделивые.

      Перед самой толпой, когда церковнослужители запели «аллилуйю»⁴³ Андрей Михайлович молодцевато сошел с коня. Придерживая левой рукой саблю в драгоценных сафьяновых ножнах, ступил под благословение священника.

      Затем Андрей Михайлович откушал «хлеба-соли» и вновь легко, пружинисто вскинул свое ловкое сильное тело в богатое седло с серебряными луками.

      Приказчик Ширяй взмахнул рукой, и мужики громогласно закричали:

      – Слава, воеводе!

      – Слава!

      – Слава!

      Курбский приосанился. Вот она всенародная любовь. Сколь громких побед он одержал над ворогами. Ныне он самый блестящий воевода на Руси. Слава о нем по всем городам и весям прокатилась.

      Неторопко переждав ликующие кличи, Андрей Михайлович поднял руку и произнес:

      – Благодарствую, мужики. Пришлось потрудиться во славу Отечества. А как вы тут барщину и оброки несли?

      К князю кинулся, было, Ширяй, но Курбский остановил его движением руки.

      – Не к тебе слово мое, приказчик. От народа жду ответа. Истинную правду сказывайте, мужики.

      Перед князем оказался Слота, уважаемый селом человек. Поклонился и степенно молвил:

      – Все твои нивы, князь и боярин, добротно засеяны. Оброки справно несем, в долгах не ходим. Всё, про каждого мужика, в оброчной книге записано.

      – А как приказчик? Не было ли от него миру пагубы? Смело сказывай! Ничего не таи.

      – Село – не Москва, князь и боярин. Здесь всяк человечишко на виду. Нынешний приказчик никого не притеснял. Слово держит.

      Слота покосился на мужиков, и ухмылка загуляла на его лице.

      – Свиней-то пасти ему – срамотища.

      Курбский рассмеялся, а затем и мужики

43

А л л и л у й я – молитвенный хвалебный возглас в богослужениях иудейской и христианской религий.