Сестры. Александр Дюдин

Упал длинными кусками куржак, потревоженный взъерошенной вороной. «Кар-р!» – простуженно захрипела она и полетела в сторону леса.

      Продувает плохонькую одежду. Головы закутаны платками, остались одни глаза с капельками льда на ресницах, который время от времени тает, склеивает веки, вода заливает глаза, плохо видно. Они останавливаются, вытаскивают замерзшие руки из старых варежек, снимают ледяные бусинки разбухшими от холода, красными пальцами, скорее прячут руки в рукава, поджимая пальцы. По щекам бегут холодные ручейки и тут же стынут, обжигая кожу. Шали сначала намокли от дыхания, липли к ноздрям, мешали дышать. Девчата их немного оттопырили – те тотчас застыли, и ледяным забралом торчали перед ртом. Нос иногда касался этой твердой, ледяной корки.

      Жмутся девчонки друг к другу. Всё чаще скользят замерзшие, усталые ноги, не слушаются. Держатся за руки, чтобы не упасть. А дороге, кажется, нет конца.

      – Говорила, не ходи, – корила Мария подругу, – еще обморозишься, простудишься, заболеешь.

      – Как я тебя одну отпущу? Вдвоем всё веселее. Не обморозимся!

      Рассчитывали – «попутка» попадется, но машин нет на дороге, все на фронте. Село, в которое шли, считалось самым близким от города: километров тридцать – сорок, точно никто не считал.

      К середине дня в мглистой морозной дымке повисла мутная льдинка солнца.

      – Надо ж, полдня идем и ни души, вымерли все, что ли?

      – Морозно, боятся далеко идти, сидят по домам. Это мы с тобой такие храбрые, что всё нипочем.

      Девчата устали, но скрывали это.

      – Есть хочется, давай поедим, – полезла за пазуху Ира.

      Достали еще теплый хлеб, не успели пару раз прожевать, как хлеб застыл.

      – А знаешь, он даже еще вкуснее, когда подмерз.

      – Пить хочется, – Мария отошла от дороги. Снег смерзся. Она отломала кусочек ледяной корки и, похрустывая, стала есть с хлебом, небольшими кусочками. Ее примеру последовала Ира.

      – Ты помаленьку откусывай, а то горло застудишь.

      – Что ты всё обо мне печешься, не маленькая, – обиделась Ира.

      – Не обижайся, правда, боюсь, как бы ты из-за меня не заболела.

      – А ты поменьше бойся.

      Хлеб съели, а есть еще больше захотелось. Мария отломила еще немного снежной корки, шла, клала в рот маленькими кусочками, утоляя жажду. Вскоре язык онемел.

      Спускались сумерки. Зимний день короткий. Перед ними вдали, словно мираж, колыхался в тумане темный лес. Усталые девчата молчали. К каждой подкрался страх. «А что, если ночь застанет? А если волки?»

      – Нет больше сил идти, – остановилась Ира. – Давай посидим немного, передохнем.

      – Где же ты тут посидишь?

      – А вот тут, – Ира отошла от дороги и устало села прямо на снег. Как хотелось Марии не только сесть, а вот лечь в этот сугроб и раскинуть гудевшие руки и ноги.

      «Вот так и замерзают: устанут, сядут отдохнуть и не заметят, как уснут. Нет, нельзя, идти надо». Утопая в снегу по колено, Мария подошла