Номах. Искры большого пожара. Игорь Малышев

за ним

      По большой траве,

      Как на празднике отчаянных гонок,

      Тонкие ноги, закидывая к голове,

      Скачет красногривый жеребенок?

      Милый, милый, смешной дуралей,

      Ну, куда он, куда он гонится?

      Неужель он не знает, что живых коней

      Победила стальная конница?..

      – Ещё. Ещё читай, – не попросил, потребовал Номах.

      Через полчаса Номах остановил поэта.

      – Хватит. Так читать только своё можно. Тут не соврать. Его стихи. Лёвка, понравилось тебе?

      – Я себя, сказать стыдно, институткой чувствую. Аж в груди что-то двинулось…

      – Вот и я. Слушаю, и мне будто коросту кто с сердца сдирает.

      Номах всмотрелся в Сенина, словно прощупал каждую его косточку.

      – Короче, Лев, поставь поэта на довольствие. Пусть дадут, что попросит. Работать мы тебя в «Чёрное знамя» определим, газету нашу. Согласен?

      Тот улыбнулся, кивнул.

      – Если что не так, Сергей, заходи, не стесняйся. Да и вообще, заходи. Народ у нас, может, и грубоватый, но хороший. Будем рады. Стихи почитаешь, поговорим.

      – Затем и шёл сюда, чтобы видеть всё изнутри. Понял однажды, что только Номах по-настоящему за свободу и за крестьянина воюет. А остальные, так, кто за власть, кто чтобы старое вернуть. Терпеть не могу ни тех, ни других.

      Номах крепко хлопнул его по плечу.

      – Наш парень. А ты его, Лёвка, стрелять собрался.

      – Сейчас, может, впервые за всю историю человечества, есть возможность построить общество по-настоящему свободных людей, – продолжал, горячась, Сенин. – Общество, которому нужен свободный человек, а не то, которое человека под себя перемалывает…

      – Ладно, ладно, поговорим ещё. Будет время. Пошли на свет. С народом тебя познакомлю…

      Сон Номаха. Поход

      Летом под цветущей липой приснился Номаху сон, будто ведёт он конную колонну по мёртвому выжженному полю. По сгоревшей траве, что рассыпается в прах от прикосновения. По чёрной, как уголь земле, пахнущей смертью. По камням, на которых кованые копыта его коней скрежещут, как зубы грешников в аду.

      Им страшно, страшно всем. Номах чувствует, как крупная дрожь колотит тело его ахалтекинца, и порою ему кажется, что сидит он не в седле, а на стволе пулемёта, такой жар идёт от коня и так сильна дрожь. Конь грызёт удила, и звук этот морозом пробирает Нестора.

      Отовсюду слышен конский храп и мёртвый стук подков по камням. Люди и животные задыхаются в смраде и гари и падают один за другим. Войско Номаха редеет. Уходят самые верные товарищи, падают лицом в золу и копоть, и та затягивает их, скрывая без остатка. От каждого упавшего взметаются вверх целые облака пепла, окутывают живых.

      Обрушивается с неба пахнущий кровью дождь, но и он не прибивает, не смачивает пепел.

      Текут по лицам потоки кровавого дождя, но люди не останавливаются.

      Там, впереди, на тёмном небе над выгоревшей землёй виден полукруг красного встающего солнца, и они идут, идут к нему.

      Темны их лица, тяжелы их взгляды, но они знают свою цель, и ничто не заставит их повернуть. Нет им пути назад. Там только выжженная земля, удушливый дым и смерть в горячей золе.

      Пусто и сухо горло Номаха. Даже если и захотел бы что сказать