Игры капризной дамы. Сергей Трахимёнок

Группа уже закончила переодевание и сидела на стульях, нещадно дымя сигаретами.

      Не желая дышать сигаретным дымом, Федя вышел в коридор и опять столкнулся с парнем в короткой шинели.

      – Не смогли бы вы помочь нам, – спросил Виктор, – у нас через двадцать минут электричка, а следующая будет вечером… поздно… Нам бы до вокзала добраться.

      Внучек пожалел, что на этот раз он прибыл в изолятор не на машине.

      – Сейчас что-нибудь придумаем, – сказал он. – Послушай, гражданин начальник, – обратился Внучек к Узякину, – заложников нужно срочно до вокзала подвезти, у них последняя электричка уходит, дай машину.

      – Не могу, – ответил Узякин, – сейчас генерала к поезду везти надо.

      – До поезда еще целый час, а электричка уходит через… уже через пятнадцать минут… ты объясни генералу ситуацию…

      – Ты иди и объясни, – сморщился Узякин, но все же пошел к генералу.

      Вернулся он через минуту.

      – Генерал сказал, чтобы машина никуда не уезжала, заложники тоже. Он скоро освободится и хочет с ними поговорить.

      Маров действительно освободился через полчаса, сказал, что заложников завтра допросит следователь, сел с прокурором в Узякинскую машину и уехал на вокзал. В это время Внучека разыскал Михалыч:

      – Иди, тебя шеф к телефону приглашает.

      Шефа интересовали подробности «операции», чтобы передать их в управление.

      Когда Внучек закончил разговор и вышел в коридор, там уже не было того шума и бестолковья. Привлеченные милиционеры разбежались, группа захвата уехала, куда-то исчезли заложники, и тюрьма опять стала серым и скучным местом, которое для веселья мало оборудовано.

      В коридоре были одни члены «тройки» и Михалыч.

      И то Михалыч задержался потому, что лично проверял размещение вновь прибывших.

      – Не проследи, – говорил он, – так их в одну камеру поместят, с них станется…

      Из всех четырех необычайно весел был лишь старший оперативный начальник, коим он опять стал после отъезда генерала. Веселость эта объяснялась тем, что генерал, при всей его жесткости, «отметил все-таки его положительную работу».

      – Мужики, – сказал Узякин, – надо снять стресс, у меня жена во вторую смену работает, приглашаю к себе.

      – Не могу, – засуетился Михалыч, – детишки внука подкинули, моя с ним за день намается и вечером меня ждет, чтобы передать эстафету…

      – Мне тоже домой надо, – произнес комбат.

      – Ну раз домой, – ехидно усмехнулся Узякин.

      – Подбросишь меня? – спросил Михалыч комбата.

      – Если машина вернулась, – ответил тот, и они оба направились к выходу, за ними пошел и Внучек, но Узякин придержал его рукой. Когда двери за комбатом и Михалычем закрылись, Узякин воссоздал на своем лице ехидную усмешку и сказал, имея в виду Собинова.

      – Домой ему надо, как бы не так, сейчас он к девицам поедет, а жене скажет, что на происшествии был. Он мне как-то говорил, что не может понять, почему жена его встречает спокойно, когда он в четыре утра