Солнечный остров. Михаил Гофер

в начале следующего месяца, мы обговорим детали и назначим дату. Надеюсь, вы войдёте в положение и поймёте наши временные трудности.

      Человек поклонился и исчез.

      Начало следующего месяца.. Дортмундсен снял очки, закрыл глаза и устало провёл ладонью по лицу. Затем вздохнул, и вернул очки на место.

      Начало следующего месяца…

      Доживай, республика! У тебя остался один месяц…

      Часть II

      Мартин Дюрбахлер

      I

      Воскресенье!

      Мартин уже знал наизусть, как и что случится в воскресенье. Сначала с самого утра, пока все спят, отец поднимется и что-нибудь сготовит. Каждый раз он придумывал что то новое (отец привёз кучу таких рецептов, когда в далёкой уже молодости ходил на торговом корабле); то поджарит лук, который Мартин, в общем-то не ел, и перемешает с кашей – лук почему-то становится сладким, и так непривычно во рту – вкусно! А то возьмёт да и зажарит огурцы. Свежие, с грядки огурцы! Нарежет колечками, насыплет в сковороду каких-то трав и специй и получается не хуже маминой картошки!

      Потом мать останется дома, а отец уйдёт в огород – маленький надельчик земли вокруг дома, в окружении таких же крохотных соседских надельчиков, на котором каждый из соседей умудрялся ещё что—то выращивать. Мартин обязательно помогал отцу, ну, если только мальчишки не убегали к морю и детское бесшабашное «А давайте…!» не увлекало его вместе с друзьями. Отец не отпускал Мартина только когда нужно было сделать что-то масштабное, где отец один не справился бы. Потом – обед. Ну, тут уже отец уступал место у плиты матери, и тоже не зря. Если отцовская стряпня была интересной и неожиданной, то у мамы она всегда была просто вкусной. Постоянно вкусной, вкусной всегда; и такой, к какой Мартин всегда привык. Мартин иногда даже задумывался – вот у всех есть мамы, но сколько ни приходилось ему обедать у друзей – всё равно выходило так, что у его, у Мартина, мамы, получалось вкуснее, и ему немного жаль становилось мальчишек – не мог же он их всех каждый раз водить к себе обедать.

      После обеда Мартин убегал к друзьям, и сценарий воскресенья с этого места до вечера всегда был смутен для него: во-первых, он не знал, что ещё придумали на этот день мальчишки, а во-вторых, отец пропадал из поля зрения. Мартин точно знал, что отец что-то делает, потому что иногда он не успевал убрать какие-то отвёртки, паяльники и напильники с гаечными ключами, но что именно, Мартин видел не всегда. А вот вечером… Вечером отец садился в кресло-качалку, которое он сам и сделал, приладив полозья из старой виноградной лозы к обычному креслу, обернув их войлоком, чтобы не так шумели; набивал трубку, доставал оплетённую бутыль со «взрослым лимонадом», как он всегда говорил Мартину, и включал телевизор. Старенький телевизор с дрянной самодельной антенной, в котором, как ни крути ручки, всё равно надо было догадывать картинку, получавшуюся из чёрных и белых точек, суетливо бегающих по экрану. Отец всегда смотрел новости, как он сам