Дверь в декабрь. Дин Кунц

с густыми темными волосами и аккуратной темно-русой бородкой. Он встретил Лауру и Холдейна в приемном отделении и повел их в палату девочки.

      Шли они по пустынным коридорам, лишь изредка им попадались скользящие, словно призраки, медицинские сестры. В десять минут пятого утра в больнице царила тишина.

      На ходу доктор Пантагельо тихим голосом, почти шепотом, вводил их в курс дела:

      – У девочки нет ни переломов, ни порезов, ни ссадин. Только один синяк, на правой руке. Прямо над веной. Судя по характеру синяка, я бы сказал, что он – результат неумелого введения иглы для внутривенного вливания.

      – В каком она состоянии? – спросил Холдейн.

      – Я бы сказал, что она в трансе. Никаких признаков травмы головы нет, хотя с того самого момента, как ее привезли в больницу, она не может или не хочет говорить.

      Подстраиваясь под ровный тон врача, но не в силах полностью изгнать озабоченность из голоса, Лаура спросила:

      – Как насчет… изнасилования?

      – Я не смог найти ни одного признака надругательства над девочкой.

      Они обогнули угол и остановились перед закрытой дверью в палату 256.

      – Она там. – Доктор Пантагельо сунул руки в карманы белого халата.

      Лаура все еще обдумывала ответ врача на ее вопрос об изнасиловании.

      – Вы не нашли признаков надругательства над девочкой, но это не означает, что ее не могли изнасиловать.

      – Никаких следов спермы в вагинальном тракте. Ни синяков, ни кровотечения на половых губах или стенках влагалища.

      – Так и должно быть, если она не один год была жертвой растлителей малолетних.

      – Разумеется. Но ее девственная плева не тронута.

      – Значит, ее не насиловали, – подвел черту Холдейн.

      У Лауры вновь сжалось сердце, когда она увидела печаль и жалость в добрых карих глазах врача.

      И в голосе, когда он заговорил, звучала печаль:

      – С ней не совершался нормальный половой акт, в этом можно не сомневаться. Но… разумеется, я не могу этого утверждать. – Он откашлялся.

      Лаура видела, что этот разговор дается молодому доктору ничуть не легче, чем ей. Она хотела, чтобы он замолчал, но понимала, что должна услышать все, должна знать все, а его обязанность – рассказать обо всем.

      Прокашлявшись, он продолжил с того места, где остановился:

      – Я не могу полностью исключить оральный секс.

      Горестный бессловесный вскрик сорвался с губ Лауры.

      Холдейн взял ее за руку, и она привалилась к нему.

      – Спокойно. Спокойно. Пока мы даже не знаем, что это Мелани.

      – Она, – мрачно ответила Лаура. – Я уверена, что она.

      Лаура хотела увидеть дочь, ей не терпелось встретиться с ней после стольких лет разлуки. Но она боялась открыть дверь и войти в палату. За порогом ее ждало будущее, и она страшилась того, что в этом будущем ее ждет только душевная боль и отчаяние.

      Медсестра прошла мимо, не взглянув на них, намеренно избегая их взглядов, не желая соприкасаться с еще одной трагедией.

      – Мне очень жаль. – Пантагельо вытащил руки из карманов халата.