Кровосмешение. Андрей Юрьевич Агафонов

блядь, закрой! Где он?!

      – Соседи… соседи увезли… – хрипит с пола Крылов.

      – Ах ты иуда, – улыбается, старея изрытым лицом, полковник. – Леша, блядь, ну как так…

      Он садится на стул и смотрит на окровавленного Крылова с грустной улыбкой.

      – Я с тобой двадцать лет работаю, блядь, двадцать, блядь, лет. Леша. Что ж ты творишь, блядь.

      – Извините… товарищ полковник… Не было уже сил терпеть…

      Полковник отмахивается, достает сотовый, находит номер, тычет крепким пальцем и подносит трубку к уху:

      – Кто? Привет. Он у вас. Да, у тебя. Не знаю, кто. Ты сам у себя порядок наведи, а не меня учи. До связи.

      Некоторое время полковник сидит молча.

      – Ну все, Крылов. Свободен. Увижу здесь еще раз – не обижайся. Выебу и закопаю, снова выебу и снова закопаю. И тебя, и жену, и всех.

      Машет рукой и выходит. Остальные следуют за ним. Остается один полицейский. Он садится на корточки рядом с Крыловым:

      – Че делать будешь?

      – В партизаны пойду, – ухмыляется Крылов разбитым ртом. – Сигарету дай.

      Смачно затягивается, выпускает дым:

      – С-сука, как после секса…

* * *

      В плохо освещенной задней комнате ирландского паба за крепкими деревянными столами сидят юноши и девушки, среди них – Вера и ее спутник.

      – Мы считаем, – тонко улыбаясь, говорит Предводитель, молодой человек в бабочке под горлом, – что возрождение культурной жизни нашего общества после войны не менее важно, чем запуск каких-то заводов, безопасность на улицах и тому подобное… Именно поэтому мы решили возобновить деятельность нашего клуба, как одного из институтов зрелого, взрослого, сильного государства.

      – Влияние экономики сильно преувеличено, – согласно кивает сидящий справа мрачный качок, – Дмитрий Евгеньевич писал об этом. Сильное государство может любую экономику выстроить по щелчку. Вопрос в том, зачем ему это надо, насколько оно самостоятельно, а это как раз зависит от культуры.

      – Благодарствуйте, – говорит Предводитель официантке-бурятке. На большой белой тарелке лежат дымящиеся позы. Юноши и девушки жадно поглядывают на тарелку. Вера рвет пальцами кусочек хлеба и катает шарики, которые проглатывает. В углу за другим столом время от времени взрывы хохота – там другая компания, повзрослее, позлее и поменьше. – Перекусим?

      Взяв ножи и вилки, собравшиеся чинно приступают к ужину.

      – Вот вы молчите, Вера, – говорит предводитель, обращаясь к ней с ножом и вилкой в руках, – а что вы думаете о происходящем? Вас оно задевает, трогает? Волнует?

      – Я… Миша сказал, что у вас тут говорят о литературе. А тут в основном о политике, я в ней ничего не понимаю, – улыбается Вера.

      – Но мы же как раз и говорим, что культура первична, – огорчается предводитель, – в том числе и литература, поэзия…

      Взрыв хохота в углу. Вера вздрагивает. Мрачный качок поднимается, подходит с соседнему столику и что-то тихо говорит. Снова взрыв хохота, но уже слабее. Качок возвращается на место.

      – Я люблю поэзию, – говорит Вера.

      Глаза людей