Музы и свиньи. Владислав Ахроменко

«Песняров» Владимир Мулявин был советским человеком, и выпивать ему запрещалось категорически – во всяком случае, под конец жизни. Карьера маэстро целиком и полностью вписывалась в традиционную для его времени формулу «гастроль – партконтроль – алкоголь». Этот дьявольский коктейль и выжег нутро музыканта, словно безжалостный огнемет – праздничную клумбу, так что на руинах мулявинского организма расцветали только тромбозы, психозы и циррозы. Доктора позволяли ему разве что любоваться бутылками, но выпивать из них – ни в коем случае!

      Однако маэстро сам приближал свой конец. Стоило Мулявину лишь взглянуть на бутылку, как он сразу же рефлекторно начинал из нее пить. Он пил все, что попадалось на глаза: кроткое пиво, доброе вино, благородный коньяк и лютую водку. Он пил утром, днем, вечером, а также ночью. Ситуацию усугубляла очередная мулявинская жена, которая коварно нашептывала: ты, мол, гений, тебе можно все!

      Как и следовало, Мулявин неуклонно деградировал. Вскоре от Великого Песняра остался лишь узнаваемый образ: усы «подковой», глянцевая лысина, проникновенный печальный тенор… Хронически пьяный Муля существовал своей собственной жизнью, а его образ – своей, постепенно превращаясь в эдакий белорусско-советский бренд, наподобие Брестской крепости, партизан и тракторов. Этот образ и представлял Беларусь на всех музыкальных фестивалях вплоть до начала двадцать первого века.

      Так было и в 1999 году, во время «Славянского базара» в Витебске.

      Приезжают Мулявины на этот самый базар вечером, заселяются в съемную квартиру. Маэстро после поезда выглядит абстинентным хомячком: стеклянные глазки, раскоординированные движения, заторможенная мозговая деятельность. Короче, классическая белорусская депрессивность.

      Жена разбирает чемоданы и заботливо кудахчет: да Володенька, да тебе отоспаться надо, да впереди тяжелый день! Что – немного бухнуть перед сном? А вот хренушки, завтра концерт, вновь со сцены свалишься! Обещаешь не пить? Вот и отлично! Раздевайся, укладывайся и баиньки. Нежно целует мужа в лысину, укрывает одеялом и уходит на экскурсию по витебским бутикам, притом предусмотрительно закрывает квартиру снаружи на ключ. Что полностью логично: Володенька в гастроном не сорвется, да и друзья-лабухи, которые тоже выступать приехали, не полезут к нему с вполне предсказуемыми предложениями.

      Щелкает замок, цокают и удаляются каблуки. Мулявин поднимается с кровати и саркастически хмыкает: да что, мол, эти бабы в искусстве понимают? Напрягается, координируется, достает из заначки бутылочку, на донышке которой еще плещется граммов сто сорок. Сосредоточенно скручивает пробку, осматривает интерьеры, привычно примеряется отхлебнуть просто из горлышка. Однако в последний момент решает, что выпивать в чужой и душной квартире, среди выцветших обоев и потрепанной мебели, противоречит его художественным убеждениям. Он человек творческий, ему нужны поэзия и красота, и притом такие, чтобы менялись калейдоскопом. И потому единственное достойное место для эстетической выпивки перед