Ярослав Мудрый. Валерий Александрович Замыслов

появлением на их заимке чужих людей.

      И Устинья, и Березиня держали в руках лубяные кузовки, заполненные белыми грибами.

      Женщины подошли к крыльцу избы, подле коей стоял князь, и поклонились.

      Ярослав невольно залюбовался белокурой, голубоглазой девушкой. Она и впрямь оказалась необыкновенной красавицей, как рассказывал дружинник Озарко.

      Видя неспокойные, встревоженные лица обитательниц заимки, князь Ярослав миролюбиво произнес:

      – Да вы не опасайтесь. Ничего худого мы вам не сделаем. Заночуем – и вспять на Киев тронемся.

      – Ну, коль так, в избу заходите. Поснедайте, что Макошь послала, – вновь поклонилась Устинья.

      Порфишка толкнул супругу в бок: нельзя-де при крещеных людях языческих богов поминать, а Ярослав, в который уже раз, подумал:

      «Тысячи лет славяне верили в своих богов и божков, и никакими христианскими речами их не переубедишь, особенно смердов в селищах».

      Князь Ярослав, поездив по ростовской земле, давно уже познал, что смерды селились небольшими и совершенно неукрепленными деревнями и селами, кои они называли древним словом «весь». Центром нескольких деревень являлся «погост», – более крупное село, в коем позднее сосредоточился сбор оброков.

      Избы представляли собой небольшие жилища и топились «по черному», так что дым из печи обогревал всё внутреннее помещение и лишь потом выходил в волоковые оконца.

      В северном ростовском краю избы рубили из бревен. В киевских же весях, используя сухость почвы, хаты глубоко врезали в землю, так что в них приходилось, как в землянку, спускаться по двум-трем ступеням.

      Печи на севере делали очень большие – «русская печь» на особых срубах, а на юге довольствовались небольшими глинобитными печами или каменками. И всегда неподалеку от изб находились хозяйственные постройки, – небольшие овины – «шиши» для сушки снопов, крытые глубокие ямы для жита.

      Среди домашней утвари – ручные жернова для размола зерна, бывшие в каждом доме, деревянные бочки, корыта, корчаги, глиняные горшки.

      Освещались избы лучиной или глиняным светильником – каганцом с просаленным фитилем.

      Ткани мастерили изо льна, шерсти и конопли. Ведали смерды рисуночное тканье и вышивку.

      Женщины любили носить украшения: серебряные или бронзовые височные кольца, подвешенные к кокошнику, мониста, браслеты, изготовленные умельцами в соседнем погосте. Бусы из заморских камней покупали, по всей вероятности, у забредавших в деревни купцов-коробейников¹¹⁰.

      Перед тем, как войти в избу Прошки, князь обошел вокруг все его постройки и обнаружил за двором не только обязательный для смерда огород, но и три сжатых поля. Довелось же оратаям потрудиться. Сколь земли раскорчевали!

      Из хлева же раздалось мычание коровы и ржание лошади. Прошка никак скотину из Оленевки привел. Отчаянный смерд! И приделистый. Добрую избу срубил. Один. Такое лишь дюжему мужику под силу.

      В избе Прошки было всё так же, как в обычных сельских избах: печь с полатями, лавки вдоль стен, скамьи, прялка,

110

Отличием селений от более поздних было то, что церковь еще не проникла в них. В селах по-прежнему господствовали старые языческие обряды.