Пленник гибнущего мира. Кирилл Валентинович Смородин

осторожно, бережно, словно опасался, что от неловкого движения листы рассыплются в пыль, взял кипу, приблизил к лицу. Взгляд тут же зацепился за собственные имя и фамилию в нижнем абзаце.

      «Ого! – он удивленно приподнял брови. – Меня сделали персонажем! Но… откуда Кагановский узнал про меня? Ах да, я же представился, когда звонил насчет интервью. Выходит, он писал это вчера и сегодня утром. Интересно».

      Андрей отложил первый лист и увидел, что второй заполнен строчками лишь наполовину. Остальные страницы и вовсе были пусты.

      – Не удивляйся, – опережая вопрос, заговорил писатель. – Так надо. Просто прочитай то, что есть. Ты обещал. Не разочаровывай меня теперь.

      «Не разочарую», – Андрей решительно взял первый лист, положил перед собой, наклонился.

      Кагановский не сводил с него маленьких темных глаз.

      «Он что, так и будет смотреть? – Духов едва заметно повел плечами. Под цепким взглядом было неуютно. – Ладно, пусть смотрит».

      Андрей собрался с мыслями и начал читать.

      «Стеска выдалась тяжелейшей. До Гудка оставалось не меньше трех часов, а руки налились каменной тяжестью, и каждый взмах топора давался со все большим трудом. Вдобавок – дыши-зелье. Зельевары сработали новый состав, который защищал от паров Ползучего Бора надежнее предыдущего. Но пах он преотвратно. Все свободное пространство шлема наполнилось гнилой вонью – так несло лишь от подыхающих Извергов, – и сдерживать рвотные спазмы становилось все труднее…»

      Очередной тихий, неглубокий вдох заставил Андрея сморщиться и стиснуть зубы. Откуда так пахнуло? Из зеленого ведерка, в которое писатель справлял нужду? Вряд ли. Казалось, источник вони прямо перед носом.

      Сглотнув, Духов снова вдохнул. То же самое – нестерпимая вонь. Смесь нечистот, гнили и бог знает чего еще…

      «Странно», – подумал Андрей, глядя на ряды строчек. Он вновь повел плечами и едва сдержал удивленное и болезненное «ох-х!»

      Руки, плечи и спина… Что с ними? Они словно задеревенели. А ладони стали саднить – как после долгой работы лопатой.

      «Что происходит?» – Духову стало страшно. Вонь кружила голову, тело сковывало тяжестью и болью.

      – Не отвлекайся! – голос Кагановского. Требовательный, но звучит странно – будто издалека. – Читай дальше!

      Андрей повиновался.

      «…Молодой Шкурник постарался забыть про боль и дурноту. Скрипнув зубами, он размахнулся и вновь всадил топор в дерево. То отозвалось чавканьем…»

      К тяжести в теле и вони прибавилось еще кое-что. Звуки. Справа и слева доносились влажные удары. Беспорядочные и частые.

      Андрею стало еще страшнее. Он вдруг понял, что не может сфокусировать взгляд ни на чем, кроме желтоватого печатного листа.

      – Продолжай читать! – писатель кричал, но очень тихо. Словно из другой комнаты. А еще казалось, что слова не вливаются в уши, а возникают прямо в голове. – Ты уже почти там! Осталось немного!

      «…Лезвие застряло под серо-зеленой скользкой и влажной шкурой. По изогнутому стволу потекла прозрачная слизь.