Двум смертям не бывать. Наталья Шнейдер

подать? – поинтересовался Бертовин, глядя сверху вниз на молчащего воспитанника.

      – Ну скажи, какого рожна, а? Нормально не мог разбудить? – Рамон начал стаскивать липнущие к телу тряпки.

      – Нормально Хлодий полчаса будил. А потом мне надоело на это смотреть.

      – Чтоб тебя… – Рыцарь отбросил в сторону рубаху. Потом, помедлив, приподнял двумя пальцами снятое перед этим сюрко. – Это что, я в одежде спать завалился? Вроде и не пьян уже был. Вот то, что злой, как бес, – это да…

      – Держи. – Бертовин бросил воспитаннику сухую одежду. – А что случилось? Что вы вообще такого натворили, что сегодня днем ни одной гулящей девки в округе не осталось?

      Рамон вздохнул и, не поднимая глаз, пересказал предутренний разговор. Почему-то было невероятно стыдно, как будто и сам оказался запятнанным.

      – Вот как… – протянул воин. – Теперь понятно.

      – Не надо об этом.

      Бертовин кивнул, посмотрел на Хлодия. Тот отдал отцу пару тренировочных незаточенных мечей, подхватил мокрую одежду господина.

      – Мы за воротами будем, – бросил воин сыну. – Найдешь.

      – Вот скажи: неужели один день пропустить нельзя было? Или подождать, пока я просплюсь? – проворчал Рамон, следуя за воспитателем через лагерь.

      – Так и без того солнце за полдень перевалило, – хмыкнул Бертовин. – Раз пропустишь, потом второй, а потом и вовсе забудешь, как меч в руках держать.

      – С тобой, пожалуй, забудешь.

      Вблизи лагеря ноги и конские копыта превратили землю в чавкающую грязь. Пришлось отойти на перестрел, прежде чем поле снова стало полем.

      Все еще ворча, Рамон принял меч у спутника. Конечно, похмелье – не повод пропускать воинское правило, но когда голова кажется чугунной чушкой и мутит при каждом движении, даже самое любимое занятие превращается в постылую обязанность. Именно поэтому он обрадовался, когда увидел, что вместе с Хлодием пришел и Эдгар.

      – Встанешь? – спросил Рамон, протягивая брату меч.

      – Э, нет, – вмешался Бертовин. – Не отлынивай. Эдгар, вставай вместо меня.

      Тот кивнул, взял оружие.

      Большинство знакомых считало любовь молодого ученого к оружию блажью, граничащей с ересью. Тому, кто готовится посвятить себя служению Господу, не пристало изучение способов убийства. Тем паче не пристало получать удовольствие от подобного рода занятий. Узнай они, что для самого Эдгара воинские упражнения зачастую служат своего рода духовным сосредоточением, способом подхлестнуть уставший от размышлений разум, – и обвинение в ереси стало бы неминуемым. Для души существует молитва, а забота о теле лишком легко доводит до греха. Поэтому молодой человек предпочитал помалкивать, уходя от ответа даже на прямые вопросы: зачем богослов тратит время и деньги, регулярно посещая учителя-мечника. Бесполезно объяснять, что когда тело раз за разом повторяет заученные движения, разум свободен, а строки очередного труда рождаются будто сами собой.

      Бертовин опустился в траву, наблюдая за братьями. Оба высокие, сероглазые –