Каменный Пояс. Книга 2. Наследники. Евгений Александрович Федоров

привыкают к демидовским обычаям, – рассудил Никита Акинфиевич. – Холоп да беглый только боя и страшится!»

      Глядя на ката, молодой горщик весь затрепетал. Рудокоп, сосед по забою, незаметно сжал Ивашке руку, шепнул:

      – Ты, парень, не трепещи. Обвыкай! Против силы не супротивься. А будешь идти поперек – ребра поломают! – Он угрюмо поглядел на Ивашку, на его чумазом лице блеснули белки глаз.

      – Не буду я бить! – тихо, но решительно отозвался молодой горщик. – Пусть лучше убьют, а псом не буду!

      – Ну и убьют. А ты тише!.. – предупредил рудокопщик.

      Кат схватил Данилку за шиворот и одним махом сорвал ветхую, рваную рубаху; он легко вскинул старика себе на плечи и подошел к хозяину.

      Рудокопам дали по лозе. Селезень, вручая вицу, поучал:

      – Бей наотмашь от всей силы! Недобитое сам примешь на свою спину.

      – Начинай! – нетерпеливо крикнул Никита и захлопал в ладоши: – Раз-два… раз-два…

      Медленно ступая, кат пошел по живой улице. Угрюмо опустив глаза, горщики друг за дружкой наотмашь опускали вицы на костлявую спину старика. Она мгновенно очертилась белыми рубцами; они бухли, наливались кровью.

      Старый Данилка незлобиво крикнул товарищам:

      – Умираю, братки, не выдержу!..

      Никто не отозвался. Безмолвствовал и Грязнов. Только сердце его гулко билось в тишине, словно рвалось на волю. Чем ближе размеренный шаг ката, тем сильнее стучит сердце.

      Рядом послышалось сопение, медленный шаг ката оборвался подле Ивашки. Кат злобно глянул горшику в лицо:

      – Ну, что не бьешь? Не задерживай!

      – Не буду! Пошто над стариком издеваетесь? – истошно закричал парень и бросил вицу под ноги кату.

      Полуобнаженный старик с поникшей головой вдруг ожил и простонал:

      – Бей, Иванушка! Мне все едино, а тебя жаль…

      На лбу у молодого горщика выступил пот. Не помня себя, он рванулся вперед, но тут дюжие приказчики схватили его за руки.

      – Пусти, пусти! – кричал Ивашка. – Все равно не дамся!

      Демидов подошел к нему и, не повышая голоса, сказал:

      – Не даешься, супостат? Петухом запоешь! Двести всыпать!..

      Схваченный, зажатый в сильных руках, горщик задыхался от переполнявшей его злобы к хозяину. Он рвался из крепких рук; сильный горщик тянул за собой приказчиков…

      Между тем стоны старика становились все глуше и глуше. Когда кат вернулся тем же медленным, степенным шагом обратно по живой улице, Данилка лежал на его спине – неподвижный, молчаливый.

      Палач положил тело у ног заводчика.

      – Никак не выдюжил! – удивился тот. – Отошел, ишь ты! – покрутил головой Никита и перекрестился: – Прости, Господи, его тяжкое ослушание… А парня проучить хлеще. Я из него вольный дух вышибу…

      Ивашку вскинули на спину ката и повязали руки-ноги. Дюжие приказчики придерживали его.

      Не от боли, от жгучей обиды зашлось сердце горщика: свои работные хлещут. Он вспомнил былые Данилкины наказы: «Тут, братик, слышь-ко, за каждую противность