Ермак. Том I. Евгений Александрович Федоров

Холопы мы, сбежали от лютого боярина, и песенка наша – э-вон какая!

      Не ожидая ответа, раскрасневшаяся женка приятно запела:

      Как за барами было житье привольное.

      Сладко попито, поедено, похожено.

      Вволю корушки без хлебушка погложено,

      Босиком снегов потоптано,

      Спинушку кнутом побито.

      Допьяна слезами напоено…

      – Ай да баба! Царь-баба! – закричали повеселевшие казаки.

      – Не мешай, братцы! – попросил Ермак. – Видишь, жизнь свою выпевает, а от этого и на душе полегчает…

      Женка благодарно взглянула на казака и еще выше понесла свою песню:

      А теперь за бар мы богу молимся.

      Церковь божья – небо ясное.

      Образа ведь – звезды чистые,

      А попами – волки серые.

      Что поют про наши душеньки.

      Темный лес – то наша вотчина.

      Тракт проезжий – наша пашенка.

      Пашем пашню мы в глухую ночь.

      Собираем хлеб не сеямши,

      Не цепом молотим – слегою

      По дворянским по головушкам.

      Да по спинам по купеческим…

      Хорошо пела женщина! И откуда только у нее взялись удаль и печаль в песне? И жаловалась, и кручинилась, и радовалась она. Закончила и засмеялась:

      – И как после этого моим братцам на Волге не гулять. Эх вы, мои родные, оставайтесь тут…

      – Нет! – решительно отказался Ермак. – Не до гульбы нам теперь, матка. Собирайся, братцы! – обратился он к станичникам. – Пора в путь. Ну, хозяюшка, показывай дорожку!

      Василиса вывела казаков на тайную тропку и медленно, нараспев, стала объяснять:

      – Держитесь овражинок, там и дубнячок и орешинка, чуть что, укроется от вражьего глаза. Все идите и идите, не теряя Волгу, а там доберетесь и до перевоза. Оттуда рукой подать до Астрахани. Дед Влас на завозне[21] вас доставит.

      Казаки распрощались с женкой. Долго она стояла на заросшей тропинке и смотрела, как покачивались ветки тальника.

      – Эх! – мечтательно вздохнула Василиса. – Было бы мне годков на пять поменьше, пошла бы за ним! Сладок, кучерявая борода! – Она повернулась и нехотя побрела к скрытому куреню.

      Между тем казаки забились с конями в самую глушь и отлеживались там до вечера. Время тянулось медленно. Чайки с криком носились над поймой; одолевали комары, но, несмотря на жуткий зуд от укусов, казаки, внимая голосам птиц, тихому шелесту тальника и еле уловимым шорохам, которые производили осторожные звери, покойно мыслили о своем. «Эх, бабы, русские бабы, везде вы одинаковы, стосковались по доброму слову да по ласке!» – думал о приветливой женщине Ермак.

      Когда солнце склонилось к западу, станичники раздули костер, сварили уху и уселись в кружок. Безмятежный дымок костра, тихий вечер, аромат от ухи – все склоняло к мирной и долгой беседе, но приходилось торопиться. Надвигался вечер. Затих в дремоте тальник, неподвижен стал камыш, его острые листья не шуршат, не качаются пепельные пушистые метелки, умолкли птицы. На востоке уже показался хрупкий серпик месяца,

21

Завозня – паром.