Вся правда и ложь обо мне. Эмили Барр

сном макияж надо смывать, а то поры, здоровье кожи, постельное белье и все такое. Сама она красится нечасто и сейчас выглядит ни капельки не круто. Будь у меня мобильник, я притворилась бы для папы, что фоткаю ее (хотя, само собой, устраивать ей такую подлянку я бы не стала – просто сделала бы вид, чтобы посмешить папу), но мобильника у меня нет – его же забрали у меня и заперли в том же самом сейфе.

      Обязательно надо вернуть себе мобильник. Вчерашний день – одно дело, а жить изо дня в день бок о бок с моими родителями, да еще и без телефона, – совсем другое. Понятия не имею, куда себя девать теперь, когда нельзя выяснить, как мне перемывают косточки в соцсетях, посмотреть, что творится в мире или просто послушать в наушниках музыку или аудиокнигу.

      Музыку слушают все. И я тоже, но книги – гораздо чаще. Не понимаю, почему от всех только и слышишь, что перечитывать книги скучно. Литературу к экзаменам на аттестат я слушаю снова и снова, потому и знаю ее так хорошо. Когда есть возможность, я читаю одну книгу глазами, а другую при этом слушаю ушами.

      Папа замечает, что я разглядываю маму. Он тоже смотрит, как она отсыпается после вчерашних коктейлей, и улыбается. Я улыбаюсь в ответ, вылезаю из кровати и бреду в ванную.

      Это Копакабана. Здесь рядом пляж. Никто не ограбил нас вчера, когда мы выходили из отеля, никто даже не выглядел подозрительно, хотя было уже темно, а мы вообще не знали, что делаем и куда идем. Мы с родителями пробудем здесь неопределенное время по причинам, которых они мне не объясняют.

      Но я их заставлю.

      Они обязаны мне все рассказать.

      Даже если случилось что-то ужасное, я должна знать, потому что иначе я навыдумываю что-нибудь еще страшнее.

      Я чищу зубы и расчесываю волосы пятерней. Для Бразилии я слишком бледная. Мне срочно необходимо загореть.

      Час спустя я плетусь в ресторан следом за родителями и стараюсь выглядеть круто и независимо.

      Всем плевать.

      В ресторане длинный ряд фуршетных столов с одной стороны, телевизоры – с другой, а между ними столики под белыми скатертями. Официанты наряжены в черно-белую форму, но чопорными они не кажутся. Смотрю, как папа договаривается о чем-то с женщиной у входа, потом следую за ним и мамой к столику.

      – Мы сами возьмем, что захотим, дорогая, – объясняет мама.

      Фуршетный ряд длиннющий – один стол за другим. Я ошеломленно таращусь на него.

      – Да уж! – соглашается папа. – Ну что? Едим, сколько влезет. Вперед!

      Я наваливаю в свою тарелку яичницу-болтунью (или «яичницу-мешанку», как написано на этикетке), какие-то шарики в панировке – оказывается, внутри у них вкусный плавленый сыр – и еще булочку. Тарелку я отношу на наш столик, а сама возвращаюсь за стаканом свежевыжатого апельсинового сока. К столику подходит официантка с кофейником налить нам кофе, но мама качает головой, отказываясь, и идет искать какую-нибудь тошнотворную гомеопатическую бурду под видом чая к столику за колонной, к которому больше никто не подходит. Папа, который обычно предпочитает противный некрепкий чай, составляет мне компанию за кофе.

      – Потрясный завтрак, –