Гемоды не смотрят в небо. Ольга Кай

где Аня работает…

      – Анна Юрьевна?

      – Да, она. Сначала мне сказали, что я участвую в эксперименте, за который хорошо заплатят, что я сам подписал бумаги, хотя я этого не помню. То же самое, думаю, говорили и остальным. Нам запретили общаться. Совсем. И называли по номерам. Я был «А-46».

      Пауза. Вздох. Гемод опускает голову, упирается взглядом в собственные ладони.

      – Потом наши начали умирать. Двое в первую же неделю, сказали – сердце. Сорок пятый сошел с ума. Сорок восьмой и пятьдесят первый пропали, я не знаю, что с ними. Сорок девятый покончил с собой, разбил голову о стену. Потом еще самоубийство, и еще… Когда уносили очередной труп, я забрался на носилки вместо него. Вы знаете, у этих тел есть возможности… В общем, я успешно притворялся мертвым, а когда понял, что рядом нет охраны, выбрался как-то. Не знаю даже, как у меня получилось сбежать. Я вообще-то строитель, я не понимаю, как это все…

      Замолкает, закусывает губу. Но времени на рефлексии нет: вот-вот явятся из «Гемода».

      – Продолжай. – Подавшись вперед, я касаюсь его руки – бледной, холодной. Мелькает мысль: ненормально выражать поддержку прикосновением живой кукле, которая, по идее, ничего не должна чувствовать. – Алексей!

      – Я вижу странное, – тихо произносит гемод. – Накатывают ощущения… такие… не знаю, как сказать. Будто меня нет, но я все чувствую. Это… – качает головой, белые пряди соскальзывают на лицо. – Не могу объяснить. Как будто всплывает в памяти кошмарный сон, но все так…

      Снова пауза. Он словно хочет что-то сказать, но то ли слова подобрать не может, то ли не решается озвучить свои самые страшные догадки – высказанные вслух, они могут оказаться слишком похожими на правду.

      – Нам не разрешали разговаривать, – произносит наконец, – но двое повторяли во сне имя «Элина» – мою жену зовут так же. А один, когда сошел с ума, сидел в туалете, в углу, и говорил одно и то же: «Алексей Аверин, двадцать восемь лет, Войсковская двадцать один»… Пожалуйста, – он не поднимает голову и все так же сжимает пальцы, будто из последних сил хватается за что-то. Ладонь я не убрала, и чувствую, как его рука деревенеет от напряжения. – Не понимаю, что со мной. Кто я на самом деле. Пожалуйста, помогите.

      – Я свяжусь с вашими родными.

      – Без толку. Я был дома. Элина сказала, что я умер. Что она похоронила меня. И, кажется, она снова вышла замуж.

      – А что ваша сестра? Анна Юрьевна?

      – Она руководит проектом.

      – Смирнова, – отзываются динамики голосом Кости, – тут делегация на подходе.

      Гемод вскидывает голову.

      – За мной?

      Киваю и, отпустив его руку, оборачиваюсь к двери.

      Анну Юрьевну Аверину я лишь раз видела «вживую» на какой-то пресс-конференции, а так – только в телеке. Рабочие же вопросы она, как человек занятой, предпочитала решать по коммуникатору. Высокая сухощавая брюнетка тридцати пяти лет. Ее можно бы назвать красивой, если б не вечно поджатые губы и озабоченно-недовольное