Амарок. Или Последняя игра. Александр Грановский

вживе представил Туруханск… Курейку, куда и сейчас можно добраться лишь по «зимнику». Наверняка там и света еще нет. В такие медвежьи углы приказ будет добираться долго.

      Во времена царя приказ до окраин империи добирался месяца за три, а тогда, в неразберихе войны, и того больше. И столько же потребуется приказу об отмене приказа. Пока собирали бы документы, пока принимали бы решение, то, как когда-то говорили в Курейке – или конь бы сдох, или его хозяин.

      А еще он в ужасе подумал о другом.

      Вот вернутся с войны победители, а города пусты. В деревнях одни бабы и старики. Лошадей нет. Мужиков нет (одни инвалиды). Бабы вместо лошадей запрягаются в плуги…

      И все это будут называть «Победа». А в самом слове скрывается «беда»… Словно каждый поздравляет его с «бедой», которая приближается неумолимо.

      Он даже начал делить людей на тех, кто произносит это «беда», и на других – которые каким-то звериным чутьем угадывали, что лучше этого не делать. И сразу получали доступ в его стаю, незаметно оттесняя прирученных шакалов из прошлой жизни.

      Все они прошли через войну и, словно знали какую-то тайну, которой он не знал, и эта тайна начинала сгущаться и пропитывать собой все вокруг.

      Но к тому времени в слове «беда» мистически исчезла еще одна буква. И теперь ему всюду слышалось – «еда»… «еда»… «еда»…

      Еды не хватало. В его стране оказалось людей больше, чем еды. Причем, не просто людей, а победителей, о которых любимый в народе Хэмингуэй сказал, что «победитель получает все».

      И он, Сталин, душными летними ночами ломал голову, куда деть всех этих «победителей», праздник которых сильно затянулся, а еды с каждым днем становится все меньше. Не было дождей, надвигалась засуха, словно расплата за победу, и за все те миллионы жизней, которым еда уже не понадобится.

      …На какой-то миг показалось, что за этими домами и его дом. И сейчас тропа уткнется в знакомый забор, за которым послышится лай собак (собаки всегда узнавали о его приближении первыми). И он окажется в своем рабочем кабинете на черном кожаном диване с высокой спинкой (сделанной по спецзаказу, чтобы прикрывала затылок), пропитанном запахом одиночества и тлена (чуть было не сказал – плена, что было бы точнее).

      Наверное, так пахнет власть.

      Ибо власть – это всегда плен. И, чем выше власть, тем больше плен и больше одиночество. Бог тоже одинок. И тоже в плену. В сладостном плену своей свободы, когда нечего хотеть. Потому и сотворил человека (по образу своему и подобию), который рано или поздно начинает думать, что он тоже бог.

      А это ошибка. Потому что бог один. Как и должно быть в любой Системе. Два бога – это уже разлад (что и происходило в первые годы революции, когда богов было много). И тогда он, Сталин, исправил эту ошибку. Ошибку бога.

      И от этой кощунственной и ясной мысли, ему стало и страшно, и легко, как когда-то в далеком детстве, когда они с Гурджиевым подожгли библию и с затаенным ужасом глядели на огонь,