Фельдмаршал в бубенцах. Книга третья. Нина Ягольницер

важнее.

      – Ее сиятельство, – Бениньо тяжело вздохнул, – вы правы, полковник.

      Кондотьер мрачно кивнул:

      – Отец Руджеро был ее единственным другом. Я боюсь, узнав о его гибели, сеньоре непросто будет…

      – Исключено, – с каменной твердостью оборвал врач, – ее сиятельство может попросту не пережить такой удар. Ей и так день ото дня хуже. Орсо, я не всегда согласен с вашими методами, но секреты хранить вы умеете. И я заклинаю вас – оградите герцогиню от этой новости. Для нее будет другое время.

      Полковник несколько секунд сидел молча, а потом тяжело поднялся на ноги.

      – Собственно, для этого я к вам и пришел, – ответил он, – насчет меня будьте спокойны, нам бы только не дать развязаться другим языкам. Тем более, что герцогиня очень скоро заметит отсутствие отца Руджеро.

      Бениньо снова передернул плечами:

      – Я постараюсь найти убедительную причину. Болтливых визитеров же можно держать на расстоянии. Не так уж много у ее сиятельства гостей. Орсо… – врач осторожно поднял глаза на кондотьера, – есть предположения об убийце? Отец Руджеро был доминиканцем. Не грабить же его затеяли. Что взять у нищенствующего монаха?

      На челюсти полковника вздрогнули желваки:

      – Кто знает… Помимо корысти бывает еще и месть. Но пусть это вас не тревожит, доктор. Это моя забота. Я разберусь в этой истории, не сомневайтесь.

      Брови Бениньо дрогнули:

      – Любая смерть – это смерть, но никогда бы не подумал, что из-за кончины отца Руджеро вы возжаждете справедливости.

      – Плевал я на справедливость, – отрубил Орсо с грубой прямотой, – но монах убит. А убийство любого, кто был настолько близок к ее сиятельству – это мое дело. Я не слишком верю в совпадения, господин доктор. Позаботьтесь о сеньоре. Честь имею.

      С этими словами кондотьер одернул плащ и двинулся к двери. Бениньо поморщился от хлопка, а потом подошел к столу и рассеянно порылся в ящичке со склянками. Колючий ком внутри стал жестче, и врачу неожиданно захотелось, чтоб кто-то всемогущий попросту отвернул часы на двадцать четыре оборота назад.

      ***

      Камзол высох и от ила стал жестким, словно древесная кора. Годелот сидел на койке, все также глядя на провал окна, теперь грязновато серый – видимо, день был пасмурным. Час назад приходил слуга со скудным арестантским завтраком. Опасливо оглянувшись, он сунул шотландцу крохотную фляжку:

      – Вот, тебе Морит с Карлом передали. Только гляди, молчок. А то всем головы пооткусывают.

      – Спасибо, – пробормотал Годелот, и слуга вышел, заперев засов.

      Во фляжке оказалась граппа, порядком смердящая дешевой сивухой, но сразу растопившая внутри какой-то стылый и гадостный ком. Вероятно, когда капитан придет для допроса, он учует запах выпивки… Да и черт с ним. На новобранце уже и так достаточно пятен. Пускай заодно припишут, что он явился еще и пьяным.

      Когда в засове загрохотал ключ, шотландец не пошевелился, лишь вскинул