Фельдмаршал в бубенцах. Книга третья. Нина Ягольницер

порядком за сорок, никакие жены и тем паче дети не отравляли его спокойную жизнь. В девятнадцать лет он унаследовал от дяди захудалую книжную лавочку и с тех пор стал счастливейшим человеком в Венеции.

      В старинных сосновых шкафах, среди пыли и поблескивающих нитей паутины жила его огромная, любящая, верная семья. Ряды молчаливых надежных друзей, в любой миг готовых выслушать и поддержать. Десятки мудрых старших братьев, с которыми всегда можно было посоветоваться. Сонмы любовниц, никогда ему не изменявших и раскрывавших шелестящие объятия нежно и горячо, несмотря на его нездоровую полноту, лысину и искривленную от самого рождения правую ногу.

      Анджело Фарино жил среди книг, с книгами, в книгах. Он был благодушен и безмятежен, как бывают лишь самые счастливые люди. Он ненавидел мышей, снисходительно презирал неграмотных людей и боялся только одной вещи на свете – огня, а потому даже зимой никогда не топил в лавке очаг.

      Тем утром, слегка промозглым и уже напоминавшем о близящейся осени, он по своему обыкновению сидел в еще дядином продавленном кресле за прилавком, любовно ремонтируя застежку на каком-то попорченном грызунами фолианте. Фарино так ушел в свое кропотливое занятие, что не расслышал, как скрипнула дверь. Но к прилавку прошелестели легкие шаги, и на обложку увечного фолианта упала чья-то тень. Лавочник вздрогнул и суетливо начал подниматься: отрываться от милого сердцу дела не хотелось, однако лавка должна была приносить хоть какой-то доход. Но, взглянув на посетителя, Фарино нахмурился в легком замешательстве. У прилавка стоял юноша, смотревший поверх головы хозяина неподвижными темными глазами.

      – Мессер Фарино? – окликнул он.

      Книги в Венеции были недешевы, а потому у Фарино случались зажиточные покупатели. Однако этот визитер казался птицей совсем иного полета… Из-под ладно сшитого камзола виднелась белоснежная камиза. На руке, небрежно державшей снятую шляпу, поблескивал крупный и, похоже, настоящий драгоценный камень. Это, а особенно то, что визитер знал Фарино по имени, настораживало. У лавочника были кое-какие долги…

      Он откашлялся, стараясь поддать в голос независимости:

      – Да, я самый… Добрый день, сударь. Чем я могу, так сказать, подсобить?

      А слепой юноша улыбнулся:

      – Видите ли, мессер Фарино, я не зря пришел именно к вам. О вас говорят, что вы не просто книготорговец, а большой в своем деле мастер и все о книгах знаете. Вопрос у меня непростой, боюсь, как бы в другом месте не подняли на смех. А вы поймете, я уверен.

      Фарино моргнул. Он давно привык, что его считают немолодым и полусвихнувшимся книжным червем, ни черта не смыслящим в коммерции. А потому подобное доверие странного посетителя тронуло его в самое сердце.

      – Э… Ну, уж и прямо-таки все… Все о книгах и сам Господь не знает… Я-то в ремесле своем, конечно, не новичок, а только похваляться негоже… – забормотал он, деловито отряхивая запыленный прилавок, –