Все загадки истории. Эдвард Радзинский

по-прежнему будет отлично. Потому что я хорошо отношусь к тебе! Я понимаю, ты сейчас хочешь, чтобы я побыстрее ушла. Что делать, ты – нормальный человек и оттого мало что можешь понять. А надо бы, ведь ты писатель… Я желаю тебе… Я желаю тебе… Я… Я…

      Она говорила еще что-то ужасное, но все это показалось ему тогда ненатуральным, истерическим, потому что тогда он ее уже не любил.

      У поезда он встретил студентку-красавицу и толпу университетских знакомых. Купили шампанское и сорок минут провели около поезда в празднично падавшем снеге, в шуме и разговорах. Когда поезд тронулся, он стоял у окна и рассеянно смотрел во тьму сквозь падающий снег.

      И тогда он увидел ее. Она стояла на самой дальней платформе, у самого края. Стояла, видно, долго, и на голове у нее выросла огромная снежная шапка. Когда поезд проходил мимо, она подняла руку и махнула ему вслед.

      Больше она не звонила и не писала. Встретил он ее только однажды…

      В павильон вернулась вся толпа – съемочная группа. Зажгли юпитеры, и опять осветился этот гигантский тусклый сарай с беспощадно обнаженными стенами, похожий на катакомбы. И совсем немножечко на ад.

      И группа в беспощадном свете стала толпою забавных бесов…

      Увидел он ее через два года на аэродроме. Он сошел с самолета и шагал к зданию аэровокзала, когда увидел ее. Она бежала навстречу по летному полю, размахивая спортивной сумкой. Она совсем не изменилась и снова была (как в тот летний день) радостной девочкой.

      – Привет! – Она сказала это так, будто они виделись только вчера.

      – Как ты живешь? – тупо спросил он.

      – Живу. В институт поступила. Ты когда-то очень хотел, чтобы я поступила в институт. Я даже о тебе подумала, когда прочла себя в списке.

      Ее окликнул мужчина у трапа самолета.

      – Тренер волнуется… я вернулась в спорт.

      – Знаешь… Помнишь, тогда ты сказала на вокзале…

      – Тогда, сегодня, сказала, не сказала… Какое все это имеет значение? Все правильно. За грехи все это было, за никчемность. Жила гадко, для себя… А надо по-другому, милый… Видишь, сбылось: стоим мы с тобой уже два старичка и беседуем… А ты, кстати, не изменился – совсем мальчик в этих джинсах. Они тебе очень идут.

      Тренер опять позвал ее.

      – Тишина в павильоне!

      – Мотор!

      – Кадр 333, дубль…

      – Я тебя люблю! – крикнула Актриса.

      – Стоп!

      – Надо идти. Удачи тебе!

      – Послушай… – начал он. (Он уже не был тогда с красавицей студенткой.) – Послушай…

      – Не надо, не надо… Все у тебя будет хорошо! Я ведь помаливаюсь за тебя – всегда… Я побежала. Побежала!

      Она взбежала по трапу и, обернувшись, махнула ему рукой. И исчезла в самолете.

      – Я все понял – почему не получается! Великолепная, это моя ошибка! Несравненная, это не надо снимать абстрактно! Будем снимать в его комнате! Осветите его комнату! Это утро! Там солнце!

      И юпитеры осветили темную декорацию.

      – Свет!