Магистраль. Евгений Прошкин

опека, кого над кем – Олегу было не ясно. Куда бы он ни подался, возле него обязательно оказывался и Иванов. Их койки стояли рядом. В столовой они сидели напротив, так что без общения не обходился ни завтрак, ни обед, ни ужин. Иван не заискивал, не затевал докучливых разговоров, но в то же время демонстрировал, что они вместе, что они заодно.

      Не проявляя никакой инициативы, Олег узнал всю его биографию и непостижимым образом выболтал свою. Они были похожи скучной плавностью судеб и не представляли друг для друга ни малейшего интереса. Шорохова угораздило перекинуться парой приветливых фраз с каким-то пришибленным букварем, и теперь он за это расплачивался. Люди видели, что Олег уже как бы «при товарище», и заводили собственные контакты. Сблизиться с чудаковатым Иваном Ивановичем никто особенно не стремился, и тем плотнее тот жался к Шорохову.

      С инструкторами Иванов был осторожен, дурных поступков не совершал, и Олег опасался, что не избавится от его муторного общества до конца обучения, – если только сам не вылетит раньше. Поэтому, обнаружив, что Иван всё еще парализован, Шорохов мысленно себя поздравил и покинул класс. Иван Иванович, лыбясь, как накурившийся школьник, остался сидеть за партой.

      Дойдя до конца коридора, Олег послонялся по холлу, послушал пустые разговоры и достал из холодильника банку фанты. Разум требовал поучаствовать в обсуждении отсутствующих дам и таким образом присоединиться к здоровому коллективу, душа этому противилась, а легкие гнали на улицу, за долгожданным глотком дыма.

      Получив в бесплатном автомате пачку «Кента», Шорохов вышел на крыльцо. На деревянных лавочках, жмурясь от солнца, млело человек семь, но охота с кем-то общаться у Олега вдруг пропала. Он открыл фанту и устроился с самого края, а чтобы не выглядеть одиноким, вытащил из кармана маленькую фотографию с примятыми уголками.

      Люда, Марта, Алёна, – как он ее только не называл. Лицо на фото не возражало, ему было всё равно – лицу, скачанному из интернета и распечатанному в цифровой студии за девять рублей пятьдесят копеек.

      Шорохов не знал, для чего ему эта придуманная Люда-Марта-Алёна. Никто из курсантов не взял с собой фотографий – даже те, кому было что брать. Несколько человек оставили за забором жен, одна сокурсница бросила мужа с двумя детьми, а Шорохов таскал в кармане портрет чужой бабы, которая, не исключено, жила где-нибудь на другом полушарии или давно спилась, или погибла – которая, наконец, могла быть создана как концепт из разных фрагментов.

      Служба требовала порвать с прошлым, и курсанты рвали – некоторые, как казалось Олегу, слишком рьяно. Он сомневался, что всё, сказанное на базе, следует понимать буквально.

      «Для тебя есть работа, слегка странная, но тебе она понравится. Эта работа изменит твою жизнь к лучшему – настолько, что иных перемен ты не пожелаешь. В твоих руках будет власть над человечеством. Ты станешь оператором Единой Межвременной Службы Контроля. Но у этой власти высокая цена. Ты откажешься от прошлого и увидишь, что будущее уже состоялось.