Лента Мёбиуса, или Ничего кроме правды. Устный дневник женщины без претензий. Светлана Петрова

ничего нет. Тогда где же ты, Кирюша?

      Земляной холмик, потрескавшийся от жары, сторожит серая гранитная стела с закрученной кандибобером позолоченной веточкой – предел фантазии местных умельцев. Меня охватывает жгучая горечь несправедливости – уходят хорошие люди, а подонки живут бесконечно и редко болеют. Всегда относилась к собственной персоне без пиетета и не стану лгать, что испытываю сочувствие к себе – ведь это я жива и это мне плохо, а Кириллу хорошо, он ушёл первым, я ему – цветочки, фото целую, а он мне фигу – всё, мол, отдал при жизни. Ладно. В забвении сравняемся.

      Беру билет на самолёт до Москвы, чтобы развеяться. Это движение души очевидно, но за ним скрывается желание навестить прах первого мужа на Новодевичьем, благо кладбище мемориальное, почти в центре Москвы, и мои ноги с нагрузкой справляются сносно.

      Когда белая колонна издали проглянула между чёрных надгробий, сердце сделало кульбит и зачастило. Рана моя вдруг оказалась так свежа, словно Дон умер вчера, но застав на мраморе засохший букет, злюсь: неужели, кто-то ещё помнит скрипача, популярного в звонкие шестидесятые, увы, прошлого века? Какая-нибудь перетраханная тёлка. Где она была, когда он стенал по ночам: «Лю-ю-ю-ди!»? Ах, ты мой родной, единственный и неповторимый!

      Долго сижу на скамейке между могилами. Безгласны ветры, и земля внизу тиха, как смерть. Постепенно успокаиваюсь, ноги отдыхают, на душе просторно. Подкралась дрёма… Вздрогнула и очнулась от странной мысли: думая о Доне, я одновременно была и здесь, и там, в том времени счастливой печали, когда мы оба были живы.

      Проходящая мимо немолодая пара вдруг останавливается, и женщина в старомодном кожаном пиджаке говорит спутнику:

      – Смотри-ка! Орленин! – Качает головой. – Мало прожил. А я-то думала: куда подевался? В юности ходила на его концерты, сторожила у служебного подъезда, чтобы взять автограф. Замечательно играл, и очень был хорош собой. И жену видела, тоже красавица.

      Спешно отворачиваю лицо, и напрасно: женщина, успев скользнуть по мне равнодушным взглядом, шагает дальше. Я не похожа на ту, которая стояла рядом с кумиром молодых поклонниц – столько лет прошло, целая жизнь.

      Кажется нелепым после многих лет беспечной жизни с Кириллом, ощущать душевные терзания, сопровождавшие мой относительно короткий первый брак. Конечно, со вторым мужем не было ночных застолий, концертной круговерти, общения со знаменитостями и разъедающей бешеной ревности, но моя постель всегда была согрета телом, которое служило только мне. Кирилл умер, и я больше его не слышу, а когда представляю Дона, голова наполняется звуками колоколов, словно он жив и это бьётся его сердце. Проще всего думать, что в ушах стучит моя собственная взволнованная кровь. Нет. Звук плывёт высоко, над макушками голубых кладбищенских елей, переходя в трепещущее пение до предела натянутых струн.

* * *

      В Москве ещё тоскливее, чем на юге. Не осталось близких по духу людей, способных несколько часов тащиться с другого конца безразмерного города, чтобы упасть в мои объятия,