Лента Мёбиуса, или Ничего кроме правды. Устный дневник женщины без претензий. Светлана Петрова

Дон начал выезжать за рубеж, деньги появились – хотя платили по-советски мало, но всё в сравнении – и он радостно одевал меня, как куклу. Неизбалованные соотечественники останавливались на улице, чтобы рассмотреть мой прикид. Дон и сам, в мягких велюровых шляпах с широкой лентой, выглядел, как актёр американского кино. После смерти его вещи долго томились в запертом шкафу, ключ от которого я спрятала. Второй муж никогда не тревожил эту сторону моей жизни.

      Часть памятных предметов поглотил переезд в Хосту, другие я выбросила сама. Сожгла скрученное в трубку фото, нас, обнажённых, сделанное Доном после ночи любви – взвёл затвор аппарата и успел влететь ко мне в постель – чистый Роден. В мусоропровод отправлен плюшевый кот в сапогах, с ушами, обсосанными годовалым Федюней, и сильно помятое бархатное сердечко, проткнутое позолоченной стрелой – робкий подарок моего одноклассника Толика. Житийного хлама хватает. Меха разлезлись, лучшие в мире итальянские туфли устарели, я живу в окружении долгоиграющих кусочков прошлого и веду с ними внутренние монологи.

* * *

      Безмолвие сторожат кипарисы. Даже при большом ветре, когда другие деревья отчаянно шумят листвой и в ужасе размахивают ветвями, эти самоуверенные колонны покачиваются грозно, но бесшумно. От тишины звенит в ушах, тишине удивительно точно подходит шаблон «мёртвая». Бегущее время, с его тайной константой, кем-то заранее обозначенной, теперь целиком принадлежит мне одной, но наполнить этот подвижный образ вечности нечем – отсутствуют потребности и желания, которые вращают стрелки вселенских часов.

      Ближе к вечеру с противоположной стороны реки прорываются невнятные голоса, звуки ресторанной музыки. Люди приехали отдыхать, они пьют и смеются. Меня всегда восхищала способность человека радоваться жизни, не думая о конечной станции.

      Первая ночь без Кирилла. Сдерживая озноб, я укуталась пуховым платком и вжалась в угол дивана. Сквозь полупрозрачные шторы пробивается свет уличного фонаря. Шторы вешал муж, расплавлял пухлыми белыми руками и всё время спрашивал: хорошо ли? Ему важно моё мнение. Трудно поверить, что он больше никогда не войдёт ни в эту комнату, ни в другую, что он уже вне пространства живых. Тридцать лет мы каждый день разговаривали, касались друг друга пальцами, щекотали губами – и вдруг провал. Память о нежности осязаний предстояло безжалостно умертвить.

      Можно попытаться память обмануть и найти милого друга, или создать новую семью, или просто совокупляться на кухонном столе в ярости бесчувствия. Фантазии отчаяния безграничны, а вот встретить человека, чувствующего похоже – из области мечты. Революциями, перестройками, рынками остаточный слой интеллигенции размазало по стенке. На смену пришли либералы, которые скоренько трансформировались в прагматиков и циников, причём, что удивительно, совершенно невежественных, с ними не о чем говорить. Сойтись с каким-нибудь духовным пигмеем после мужчин, которые у меня были, всё равно, что заснуть