Лента Мёбиуса, или Ничего кроме правды. Устный дневник женщины без претензий. Светлана Петрова

руки пятьдесят рублей, которые её не спасут, и собственная жизнь, с рефлексиями, бореньями и потерями, кажется мне слаще мёда.

      Поутру глянула в окно на зелёное буйство вечной красоты, вспомнила старушку и сердце защемило: а во мне-то всё не так! Что не то, что не эдак – смутно и неясно, главное – не так. Хочется бежать, лететь, успеть сделать недоделанное, дожить недожитое, отдать неотданное тому, кто нуждается в твоём тепле, в добре, в касании сердца.

      Почему мы так бедно, так скупо живём? В какие дальние дали откладываем золото жизни? Немереная сила заложена в каждом изначально. Зачем бороться за лучшее, надо лишь сейчас делать добро и не терпеть зла, вот и вся борьба. Не я это придумала. Но как осознать это раньше, чем откажут ноги, истощатся физические силы. Как успеть с крашеным яичком к Пасхе Христовой?

* * *

      Под нажимом соседки, трясусь в автобусе к абхазской границе за дешёвыми мандаринами, которые перекупщики сбывают в Сочи втридорога. Там много чего ещё можно взять. У одной тётки в плетёной корзине лежат и обречённо квохчут живые куры. В круглых желтых глазах стоит страх. Значит, они тоже знают, что умрут. Вся их жизнь – лишь ожидание отложенной казни. И никакая лига защиты животных не охраняет тех, кто выращен на убой. Примерила на себя куриную долю и захотела стать вегетарианкой. Пассивно. Потому что не могу без мяса.

      Осваиваю экскурсионные маршруты по Кавказскому побережью и предгорьям, хотя никогда не любила туризм – впечатления стирают друг друга, путаются. Иное дело, когда можно в удовольствие пожить на новом месте, обвыкнуть, проникнуться местным духом. Понять. Но в мои годы и с моими ногами путешествовать тяжело. Лучше сидеть на набережной реки, дышать прозрачным воздухом и слушать, как ледяная струя скачет по булыжникам.

      Иногда устраиваю праздник души, соответственно вредный для тела: покупаю хорошее немецкое пиво и копчёного леща, обязательно с икрой, или раков. Летом Кирилл каждый день доставал из холодильника запотевшую бутылку, поэтому к старости нажил пивной животик. Начиная трапезу, думаю о муже, и пиво застревает в горле. «Это твой глоток, мой зайчик», – уверяю я и с трудом проталкиваю жидкость в пищевод.

      Нет, вскрывать память скальпелем опасно, можно не остановить кровотечение. Увлекаюсь разделкой костлявой рыбы, и второй стакан идёт легче, но тут меня настигает стыд: я получаю удовольствие, Кирюше уже недоступное. Впрочем, очень может быть, что он сейчас сидит одесную от Бога и смотрит на меня с небесным безучастием, если не с сожалением.

      Наверное, оттуда человек Земли выглядит пигмеем. Пыжится, хочет стать выше себя, освоил крылья, слетал в космос, но отыскать родную душу в мироздании не способен. Пусть. Поднимаю Кирюшу на фуникулёре над Розой Хутор, показываю молодые пальмы, высаженные на нашей улице взамен тех, что сожгли и поломали заезжие варвары. К Олимпиаде дома в Хосте снаружи покрасили, привели в порядок тротуары, разбили клумбы. «Кира, посмотри, как красиво!» – говорю я мысленно и даже оглядываюсь, чтобы пригласить покойного мужа к совместному созерцанию. Это для других его нет, а для меня он всегда рядом.

      Так,