Репетиция в пятницу. Анатолий Гладилин

Возненавидит и не простит. Даже если б это был… сам Владимир Ильич.

      Сталин закурил трубку, помолчал, потом сухо осведомился:

      – Когда хоккей кончится?

      – В двадцать один сорок пять! – отрапортовал полковник.

      – Передачу назначить на десять, – устало произнес Сталин, – а эту муть выключить.

      Белоручкин позвонил на студию, распорядился. Но тут же телефон разразился частыми, нетерпеливыми звонками.

      – Чего еще? – заорал полковник в трубку. Однако голос его сразу спал. – Да, слушаю, – говорил полковник, – у аппарата Белоручкин. Так точно, передам.

      Сталин, совсем было собравшийся уходить из кабинета, вопросительно глянул на полковника.

      – Товарищ Сталин, – доложил Белоручкин, – звонили из ЦК! Они получили приветственное письмо от нашей области. Сейчас заседает Политбюро. Разрабатывается торжественный церемониал встречи товарища Сталина.

      По лицу Сталина скользнула тень, потом он криво усмехнулся:

      – Разрабатывается… Пошли на концерт.

      В дверь номера постучали. Суриков вздрогнул, метнулся от окна, включил свет, поправил ремень и обреченным тоном произнес:

      – Входите.

      Дверь открывалась очень медленно, и эти три секунды были самыми страшными в жизни капитана Сурикова.

      – Привет! – бодро сказал Красавин. – Небось в штаны наложил?

      – Черт! – лязгнул зубами капитан Суриков. – Откуда ты, прелестное дитя?

      – Водочка есть? – спросил Красавин. – Сейчас бы стопаря хватил. Кстати, свежая новость: в Москве заседает Политбюро. Разрабатывается торжественный церемониал для встречи товарища Сталина. Так нам передали.

      – Ну? – У Сурикова подкосились ноги, и он опустился в кресло.

      – Ну и народ потихоньку разбегается, – засмеялся Красавин. – Наружная охрана исчезла. Анатолий Николаич, в буфете продают водку?

      – Да говори толком! Успеешь за водкой!..

      – Толенька, не нервничай. Народ у нас сообразительный. Смекнул. Понимаешь, у нас еще не было случая, чтоб Они возвращались. Если там, – Красавин поднял палец к потолку, – человек теряет свой пост, то это навсегда. Там, наверху, никто ему своего места не уступит. Раз Политбюро собралось раньше, чем Сталин успел выступить перед трудящимися, то будь спок: Москва что-нибудь придумает.

      – Идем в буфет! – сказал Суриков.

      Ах, Красавин, Красавин, не поторопился ли он?

      Публики в театре действительно поубавилось, зато оставшиеся всячески демонстрировали свою верность Вождю и Учителю. И когда со сцены молодой тенор вместо очередной арии из оперетты запел:

      Артиллеристы, Сталин дал приказ,

      Артиллеристы, зовет отчизна нас!.. —

      зал дружно подхватил припев.

      Объявили антракт. Однако в фойе сами собой закрутились летучие митинги. Ораторы не спорили, они единодушно призывали действовать. Особенно усердствовал розовощекий секретарь обкома комсомола, и вокруг него собралось наибольшее