Фельдмаршал в бубенцах. Книга первая. Нина Ягольницер

покачал головой, протягивая тетивщику флягу с вином:

      – Я, брат, клинком махать с горем пополам научился и уже всерьез считал себя солдатом. А на деле вышло, что от солдата у меня только колет ношеный. А сам я… просто мальчишка, и гонор у меня дутый. Когда во двор впервой вошел – едва в обморок не свалился, будто девица.

      Но Пеппо нахмурился:

      – Чушь болтаешь. Знаешь, в мастерской Винченцо вечно вояки толклись, друг перед другом пыжились. Конечно, в основном кудахтали, у кого капрал хуже, да кто больше девок перещупал. Но бывало, заглядывал к нам один старый пикинер – не так оружие отладить, как лясы поточить. Рассказчик был – заслушаешься.

      И вот от этого пикинера узнал я одну вещь, которую и тебе не грех знать. Он толковал, что доблесть на поле боя не проверяется. В мясорубке даже самые заячьи души в герои выходили, потому что там храбрым быть легче легкого. Как спьяну клинком машешь, а голова пустая, даже на минуту вперед не глядишь. Зато после боя на батальное поле сунуться – вот тут железная кишка нужна. Когда кровь остыла – до смерти страшно среди требухи оскальзываться, друзей и братьев по кускам собирать. А кому довелось домой издалека вернуться и пепелище застать – тут любой лицом в пыль падает, хоть бы три лавровых венка на голове скирдой сидели. Вот так-то.

      Годелот впился взглядом в лицо тетивщика, ища ускользающую тень насмешки. Но Пеппо молча смотрел куда-то поверх плеча спутника, не пряча глаз и не надевая привычной настороженной маски.

      – Может быть, ты и прав, – задумчиво промолвил шотландец, тоже машинально берясь за ветку и вороша угли.

      – Послушай, Пеппо, – вдруг добавил он, – я одну странность в Кампано приметил, когда тела осматривал. Видишь ли… ни у кого, кроме отца Альбинони, колотых ран не было. У всех головы разбиты. Сверху эдак, как по наковальне бьют. Отчего бы это, а?

      Пеппо зябко поежился и придвинулся ближе к огню:

      – Божий Молот, – пробормотал он.

      – Что? – Годелот недоуменно вскинул глаза, а тетивщик поморщился:

      – Помнишь, тот умиравший крестьянин тоже толковал о демонах и всякой чертовщине?

      Годелот отшвырнул ветку:

      – Да какие, к черту, демоны! Это были живые люди! Такие же живые, как тот сукин сын, которого ты воронам на корм определил!

      Но Пеппо покачал головой:

      – Лотте, я в чертях не особо смыслю. Лучше скажи, ты заметил, что ворота не взломаны? Я, когда из двора выходил, створки ощупал. Даже засовы целы.

      Годелот замер, а потом ударил в землю кулаком:

      – Черт, а ведь верно!!! Ворота просто отперты! – он вскочил и заметался у огня, – тогда выходит, что ночные часовые сами впустили врага! Как же так? Графский гарнизон был не самого высшего пошиба, собран все больше из наемников, которых из полков поперли, но комендант каждого сам на службу принимал! Все свое дело блюли, порядок был, дисциплина! Мне ли не знать, я вырос в отряде!

      – Лотте, сядь! – вдруг оборвал