Фельдмаршал в бубенцах. Книга первая. Нина Ягольницер

ладонь, обвитая четками, выделялась среди черных складок облачения. Затрещало полотно разрываемого подола камизы, и Паолина вдруг с холодной отчетливостью поняла: сейчас случится нечто, после чего нельзя будет больше жить. И матери в глаза глядеть будет нельзя, и на собственное отражение в воде тоже.

      По-кошачьи зашипев, она рванулась навстречу обидчику, вцепляясь тому в лицо. Пусть лучше убьют без затей… Разорванный подол уже не стеснял ног, и она брыкалась, раздирая ногтями щеки насильника.

      – Шельма чумная, – выплюнул тот, подминая селянку под себя, и замахнулся. Удар по скуле выбил из глаз искры, а откуда-то, словно издали, несся гневный вопль:

      – Не бей девку, олух! Проку от нее, от мертвой!!!

      По-паучьи ловкие лапы сжали запястья Паолины, резко выкрутили, и она с удвоенной силой заметалась на земле, раздирая спину об узлы корней.

      – Не надо!!! Пошел прочь, дьявол!!! Не надо!!! Нет!!!

      Надрывные вопли разлетались по молчаливому полуденному лесу, будто щепки из-под топора. Паолина визжала, не чуя уже ни боли, ни страха, жаждая только изыскать способ хоть одним ударом отплатить гнусу, смердящему отсыревшим сукном и хворой утробой. А тот боролся с ней, вдавливая в землю и поливая похабной бранью. Наконец жесткая ладонь сдавила горло, и девушка коротко захрипела, соскальзывая во тьму.

      ***

      Годелот сосредоточенно выбирал из гривы коня репейники. Взглянул на щерящийся оскал ворот. Украдкой покосился на тетивщика, сидевшего у могучего дубового ствола. Затем невольно отвел взгляд, задумчиво хмуря брови. Пеппо поднял голову:

      – Чего вздыхаешь, как невеста? – спросил он с неожиданной мягкостью, – пойдем, покуда солнце не зашло. Отца твоего найдем, похороним по-людски.

      Годелот резко обернулся – чутье шельмеца очередной раз скрежетнуло по нервам острым суеверным коготком. Задержал взгляд на обветренном лице – и вдруг прочел на нем непривычное участие.

      Пеппо же встал на ноги и провел рукой по поводьям, проверяя, надежно ли привязан вороной. Шотландец неуверенно покосился на него: он был уверен, что Пеппо наотрез откажется снова входить в замковый двор и, возможно, опять попытается удержать спутника, как недавно на дороге. Однако тогда мерзавца легко было посылать к чертям. Но не теперь, когда труп ландскнехта остывал на ступенях замка, а грудь кирасира была перевязана единственной рубашкой Пеппо. И Годелот мучительно искал слова, что убедят тетивщика, не уязвив его. Однако Пеппо сам разрешил сомнения, и Годелот отложил до поры размышления об этой несвойственной тому сговорчивости.

      Но у ворот шотландец все же остановился:

      – Тебе ни к чему идти со мной. Не злись, но ты не поможешь мне найти отца. Да и… небезопасно там.

      Пеппо привычно нахмурился, но спокойно отозвался:

      – Я знаю, что я тебе в поисках не подмога. Но, как найдешь отца, вдвоем сподручней будет. Да и в этом аду вдвое муторней, если не с кем словом перекликнуться.

      Годелот