Бельканто. Энн Пэтчетт

красивый город, и к тому же там прошли Олимпийские игры…

      Гэн кивнул, но не стал развивать тему Олимпийских игр.

      Господину Хосокаве очень хотелось продолжить разговор. Перелет был долгим, и ему казалось, что за это время он разучился общаться с людьми. Он считал, что Гэн просто обязан вывести его из этого состояния.

      – А ваша семья в Нагано?

      Гэн Ватанабе минуту помедлил с ответом, как будто что-то вспоминал. Мимо них прошла большая компания австралийских подростков, все с маленькими рюкзачками за спиной. Все пространство аэропорта заполнилось их звенящими криками и смехом. «Вомбат!» – завопила одна девчонка, и другие тут же подхватили: «Вомбат! Вомбат! Вомбат!» На минуту смех смолк, они крепко схватили друг друга за руки.

      – Да, все в Нагано, – ответил Гэн, внимательно глядя вслед уходящим подросткам. – Отец, мать и две сестры.

      – А ваши сестры, они замужем? – Господину Хосокаве было совершенно не интересно, замужем сестры или нет, однако этот голос был так хорош, что его можно было спокойно поместить в увертюру первого акта… только вот какой оперы?

      – Замужем, сэр. – Гэн взглянул прямо на него.

      Внезапно этот скучный диалог затронул нечто неуместное, вышел за рамки благопристойности. Господин Хосокава отвернулся, Гэн подхватил чемоданы и повел всю компанию к выходу из аэропорта, прямо в лютый зной греческого полдня. Прохладный лимузин ждал с включенным двигателем, и мужчины уселись в него без промедления.

      В течение следующих двух дней все, за что ни брался Гэн, шло как по маслу. Он напечатал написанный от руки доклад господина Хосокавы, следил за его распорядком дня, достал билеты на оперу «Орфей и Эвридика», хотя все места вроде бы были распроданы за шесть недель до спектакля. На конференции он переводил выступления господина Хосокавы на греческий, речи других участников – на японский и во всех делах проявил себя смышленым, расторопным и профессиональным помощником. Однако больше всего господина Хосокаву восхищало не то, сколько всего успевает молодой человек, а то, как незаметно это у него выходит. Гэн казался его собственным продолжением, невидимым вторым «я», которое постоянно предвосхищало его нужды и потребности. Господин Хосокава удостоверился в том, что на Гэна можно полностью положиться, что он вспомнит все, о чем забудет он сам. Однажды во время частного приема, на котором обсуждались вопросы морских перевозок, слушая, как Гэн подхватывает и переводит на греческий его слова, господин Хосокава наконец разгадал этот голос. До чего же знакомо звучит! – подумал господин Хосокава. Это же его собственный голос!

      – В Греции я не веду большого бизнеса, – сказал Гэну господин Хосокава вечером, когда они сидели в баре афинского «Хилтона». Бар находился на последнем этаже отеля, и оттуда открывался вид на Акрополь. Казалось, легендарная возвышенность, издалека выглядевшая крохотной и сделанной будто из мела, поставлена тут лишь для