Бельканто. Энн Пэтчетт

снова, и вот наконец веревки ослабевают, и она освобождает одну руку. Мария свободна! Президент Масуда облегченно откидывается назад и беззвучно хлопает в ладоши. Подумать только: его едва не заставили пропустить такое зрелище после целой недели ожидания! Девушка на экране быстро оглядывает комнату, затем наклоняется вперед и развязывает стягивающую ее ноги веревку.

      Но тут картина освобождения Марии, возникшая перед мысленным взором Рубена Иглесиаса, улетучилась, и он понял, что в его гостиной снова зажегся свет. Он только успел отметить, что на одном из столов перегорела лампочка, как вдруг в комнату из всех окон и дверей повалили какие-то мужчины. Вице-президент вертел головой во все стороны, и ему казалось, что стены сошли со своих мест, стремительно надвигаются на него и пронзительно кричат. Тяжелые башмаки грохотали в вентиляционных трубах, дверные проемы ощетинились ружейными дулами. Гости сбились в кучу посреди комнаты и тут же бросились врассыпную в животной панике. Дом словно превратился в терпящий бедствие корабль, поднятый на гребень волны, а потом тут же брошенный в кипящую штормовую бездну. Столовое серебро полетело в воздух, зубцы вилок сплелись с лезвиями ножей, вазы с дребезгом разбивались о стены. Люди скользили, падали, бежали, но все это продолжалось лишь одно мгновение – до тех пор, пока их глаза не привыкли к свету и они не увидели полную бесполезность своих усилий.

      Теперь стало понятно, кто всем этим руководит: пожилые мужчины, выкрикивающие приказания. Друг с другом они не разговаривали, и первое время гости различали их не по именам, а по наиболее заметным признакам. Бенхамин – на лице красный мясистый лишай. Альфредо – усы, на левой руке нет указательного и среднего пальцев. Эктор – очки в золотой оправе без одной дужки. С командирами прибыло около пятнадцати бойцов в возрасте от четырнадцати до двадцати лет. Таким образом, в зале стало на восемнадцать гостей больше, но пересчитать их в тот момент не смог бы никто. Они быстро рассредоточились по всему дому. Они двигались, двоились и троились, возникали из-за гардин, спускались с лестниц, исчезали на кухне. Сосчитать их было невозможно, потому что, казалось, они были везде – и похожи друг на друга, как пчелы в улье. Одеты они были в поношенную темную одежду: кто в черную, кто в грязно-зеленую, кто в джинсовую. Кроме одежды их прямо-таки покрывало всевозможное оружие: патронташи, ножи, сверкающие из задних карманов, автоматы, пистолеты разных марок и калибров; самые маленькие покачивались в набедренных кобурах или небрежно торчали из-за пояса, самые большие парни сжимали в руках, как детей, размахивали ими, как палками. На головах у бойцов красовались кепки с опущенными на самые глаза козырьками, хотя никто не интересовался их глазами, всеобщее внимание было приковано исключительно к их винтовкам, к их ножам, похожим на акульи зубы. Мужчина с тремя автоматами невольно воспринимался как трое мужчин. Общей у нападавших была и худоба, объяснявшаяся, быть может, недостатком питания, а быть