Голоса. Олег Александрович Холодов

гравитация – штука ну очень коварная. Ксения совершила этот отчаянный поступок, уже ничего не исправишь, но вот ошибки прошлого можно чуть-чуть подправить. Потому, что если это получится, и она успокоится, то возможно мы её больше не услышим. Наверное.

      Ну да ладно, так вот, она же не могла рассказать своим родственникам, потому что они её якобы и так не слушали, плюс, якобы, родители не стали бы прислушиваться, что бородач взял её силой, да и огласку никто не хочет. Она боялась, что в её поэтическом кружке её все возненавидят за то, что она Евгения Николаевича оговорит, она струсила пойти в полицию (даже не думала почти), на неё нахлынули чувства и эмоции настолько, что она сделала этот злоебучий и отчаянный шаг, а я несколько раз видел это приближение асфальта своими глазами. И надеюсь, что больше этого не увижу, потому что так под себя начну ходить, наверное, зря это сказал, но видеть, как совсем скоро ты украсишь собой асфальт – мало приятно («Кстати, если бы вы знали, сколько жертв насилия смолчали, утерли слезы и стали жить дальше. А их очень и очень много» – замечает Революционер).

      Итак, продолжу, бородатый Евгений шёл с работы одним и тем же маршрутом. Когда я его до этого выслеживал, Ксения очень сильно разоралась и неделю разливалась ручьями, особенно когда увидела, что из его квартиры выходила её подруга и соклубница по поэтической мастерской, но это пустяки. Я вообще как-то пошутил и сказал в шутку своим призракам четверостишье:

      И смерти нет почётней той,

      Что ты принять готов.

      За кости пращуров своих,

      За храм своих богов.

      Так эти призрачки очень сильно вопили всем скопом. Шутником х*ёвым назвали, и другими нелестными выражениями. Не понравился им Гораций.

      Так вот, шёл Евгений с работы к себе домой, а он любил ходить через Ленинградку к старым двухэтажкам, где тихие улочки и пустые дворы. Собственно, там и предстояло его как следует отмутузить, а пока, чтобы не нервничать, я пытался идти и непринужденно думать, о чём угодно, кроме всего этого.

      Можно конечно попробовать представить людей без одежды, но тут идёт какая-то очень толстая девушка в обтягивающих лосинах навстречу, бррр, как будто демонстрация верблюжьего копытца кого-то возбуждает. Хотя, что я говнюсь, проходя мимо витрины, в отражение попала моя щетина, но это не брутальная поросль, ничего подобного, эта делает похожей больше на бича. А бородач заходит в барбершоп, выследить его было не так уж и сложно, после работы именно здесь он купает и подстригает свою лопату, а потом выходит и рассматривает сам себя в витринах, это я так же узнал, идя в прошлый раз за ним, и вот он опять приводит свою бороду в порядок, выбирая шампуни для неё, а мне надо снова подождать, когда он продолжит свой путь домой.

      Так, ладно, попробую не думать о предстоящем, а то беспокойство нарастает. Напеваю себе заглавную тему из «Человек-Швейцарский нож» с Дэниелем Редклиффом, пам-пам-пам пам-пам, пытаюсь не нервничать. Вокруг красота старого города, тихих улочек, старинных деревянных домов с резными ставнями, – говорят, что тут обитают дореволюционные призраки. Вспоминаю, что