Сны. Микаэль Лейдон

а следующим по номеру – уволить из рядов Вооруженных сил… Куда ты теперь?

      – Ты не поверишь.

      – А все же?

      – У меня самолет через шесть часов.

      – Куда?

      – В Коста-Рику.

      – Та-а-ак… – протянул собеседник. – Сатурну больше не наливать.

      – Как скажешь, – пожал он плечами.

      – Ладно, пора мне, – капитан протянул ладонь. – Не забывай, звони. Если честно, завидую я тебе. Пока.

      Глядя вслед удаляющемуся капитану, майор запаса усмехнулся:

      – Я же говорил, что не поверишь.

      Боже мой, как мельчает нынешнее офицерство, подумал он. А ведь этот еще один из лучших. Всеобщая деградация. Куда подевались традиции и прочая атрибутика армии? Значит, такие традиции и такая теперь армия. Приводить проституток в офицерское общежитие стало нормой жизни, причем не только для холостых, но и для женатых офицеров.

      А что тебя удивляет, майор? Сложно сказать, он пожал плечами, обрывая соломинку и привычным жестом закидывая ее между зубов. Почти как сигарета… Интересно, в который раз я так уже думаю за последние десять лет? А ведь и правда, десять с лишним лет прошло… А теперь каждый озабочен лишь полнотой своего кармана и кошелька. От лейтенанта до полковника и выше. Нет больше таможенников Верещагиных и красноармейцев Суховых, и никому за державу не обидно. Небольшая поправка, заметил он. За такую державу не обидно.

      И что теперь осталось, невесело подумал он, забрасывая голову назад и впиваясь глазами в начавшие проявляться на небе звезды. Ничего. Мертвая душа. Боль от череды предательств. Нет больше веры, нет сил, и тебя больше нет. Остался лишь скелет некогда мощной боевой машины, сгнившей под дождем мелких и крупных житейских проблем. Боже мой, во второй раз повторил он, как же холодно. Как холодно в этом мире, мире, который когда-то казался таким добрым и справедливым. Действительность оказалась много хуже, и когда он адаптировался, было уже почти что поздно – все позиции проиграны, и только многократно проверенная личная и оттого почти несокрушимая броня спасла и на этот раз. Тебе тридцать лет, хватит ныть, оборвал он себя. Вот именно, тридцать лет – ни дома, ни друзей, одни враги. Так это же хорошо, оскалился он, полная автономия, тем более, что большинство врагов уже покойники.

      Июньское солнце совсем перестало греть и, отражаясь в лужах, было настолько похоже на усталый покрасневший глаз, что он рассмеялся. Вот такие и у меня глаза – усталые и покрасневшие. Глаза короля без королевства, капитана без команды, майора без армии.

      Так все же, что осталось? Остался последний из могикан. Самый последний. И осталась последняя тайна, разгадать которую пытались и до него, и, скорее всего, будут пытаться разгадать и после. Только это вряд ли, он перекинул соломинку из одного угла рта в другой, я пойму тебя, Лис. Почти двести лет ты смеешься над целым миром. Почти двести лет ты являешься проклятием и легендой кладоискателей всех мастей. Но никто из них так и не понял тебя. Никто. Кроме меня.

      «We got nothing to lose…»¹, кивнул он, тут ты

1

We got nothing to lose (англ.) – нам нечего терять.