Четырнадцатый апостол (сборник). Андрей Белянин

на фронт и умру в Донецке.

      Раз встречу назначат в пятницу, вечно будет среда.

      И я не увижу глаза твои детские-детские…

      Всегда наивные, ясные, счастливые от души.

      Полные рёва или такого же чистого смеха.

      А в кармане моём перекатываются ломаные гроши,

      Оплата последнего выстрела, ставшего эхом.

      И скоро, скоро, год или тысяча лет ещё –

      Ты сбежишь на пару минут из райского сада,

      Обнимешь меня, ткнувшись лбом в плечо,

      Сказав, что всё хорошо, что плакать уже не надо…

      Я поверю. Прижму к сердцу, шепну – беги,

      Туда, где рассвет, где кущи, где мёд и лира.

      Господи, сбереги, его, сбереги!

      И вернусь молча к чёрным своим конвоирам…

           «Люли, люли, люленьки.

           Летят сизы гуленьки.

           Летят гули, вот, вот.

           Ваня папу ждёт, ждёт…»

      «Мне сейчас не хватает тех, кого рядом нет…»

      Мне сейчас не хватает тех, кого рядом нет.

      Кто в дом не войдёт, не оставит в прихожей след.

      Не пройдет на кухню, не выпьет со мною чай

      И не спросит осмысленно (невзначай),

      Как живу, как пишется, как вообще в душе?

      Какие рифмы качаются на толедском ноже?

      Какая боль подкрадывается тайком во сне?

      Почему я всегда хожу на кладбище по весне?

      Ведь зимой холоднее под снегом, в стылой земле,

      И тёплое сердце лёд сжимает ещё больней,

      До крови, которая видна поверх всех страниц,

      На фото моих героев, во всех выражениях лиц

      Один, пересекающий всю вселенную, шрам.

      И тогда мне кажется, что стихи мои просто хлам,

      Недостойный того, чтоб им набили подушку,

      Положили рыжему ангелу под розовое ушко,

      Где в его снах, раскрашенных солнцем и синевой,

      Мы с сыном, держась за руки, вместе идём домой.

      Нам улыбается небо и брови щекочет бриз.

      Мой мальчик уйдёт наверх.

      Я – вниз…

      «Уехать в деревню, тихо…»

      Уехать в деревню, тихо,

      Чтобы не знал никто,

      Подальше от смут и лиха,

      Старое цапнув пальто.

      Некую сумму денег надо.

      Шашку на стену.

      Белёный дом с парадным,

      Бритву и пену.

      Лермонтова взять стихи,

      Другого не стоит.

      За какие ж его грехи

      Убили? Пустое…

      Наутро вставать с рассветом,

      Просить воды из колодца,

      Совсем ни на что не сетовать,

      Ни с чем не бороться.

      Осенних цыплят считать,

      Пить чай с имбирём.

      Признавать или не признавать

      Самозванца царём?

      Идти в воскресенье в церковь

      Маленькую, как прихожая.

      Покаяться – слушал Меркьюри,

      Все грехи подытожить.

      Плакать о человечности,

      Слёзы всегда легки…

      Но не писать для Вечности!

      Ни строки!

      «Вот улица, где жили мы когда-то…»

      И. Бродскому

      Вот