Часы Замоскворечья. Зоя Межирова

зайти к ней в гости,

      Как в года былые с букетом.

      Позвонила. Дверь приоткрыли.

      И в ответ, посмотрев исподлобья,

      Известили коротко, жестко,

      Что зимой умерла. И сразу

      Дверь захлопнулась. Я осталась

      В полумраке лестничной клетки.

      Повернулась. Нетвердым шагом

      По ступенями чугунным спустилась,

      Из подъезда на улицу вышла,

      Всю залитую теплым светом.

      Алма Яновна… Сны из детства…

      Неприязнь я помнила эту

      И сочувственно замолкала,

      В несогласном живя согласьи

      С затаенной ее причиной,

      Стыд бессильный топя в смущенье,

      В безмятежности дней любуясь

      На дожди твои и костелы,

      Твоего языка не зная,

      Проходя по старинным паркам,

      Обживая чужую дачу

      У песка на янтарном взморье.

      Все слова мои неуместны,

      Как в руках букетик мой жалкий,

      Так беспомощно опоздавший,

      Знак привязанности безмолвной,

      Что к тебе я несла в то лето.

      Но молчат петухи на шпилях

      Иностранного государства.

      «И вот о былом не жалея…»

      И вот о былом не жалея,

      В чем будешь почти что права,

      Смотрителем зала в музее

      Ты станешь работать сперва.

      С безумством последнего риска,

      Сквозь множество колких преград

      Поблизости от Сан-Франциско

      Ты жизнь поведешь наугад.

      Из снежных заносов России,

      Как остро отточенный нож,

      Не помня усмешки косые,

      Ты в это пространство войдешь.

      И чуждый язык, наплывая,

      Возьмет в небывалый полон,

      Как будто волна штормовая,

      Диктуя свой новый закон.

      И мертвые ставя зарубки

      На этом витке бытия,

      Здесь будет лишь голосом в трубке

      Страна ледяная твоя.

      «Протаскиваю свое тело волоком…»

      Протаскиваю свое тело волоком

      Сквозь гул нью-йоркских щедрот,

      Где медный заяц летит над колоколом,

      Слушая свой полет.

      Где на Бродвее, прося подаянье,

      В наушниках черный слепой,

      К прохожим без видимого вниманья,

      Танец затеял свой,

      И на асфальте, судьбой не смяты,

      Жизнью не дорожа,

      Беспечные уличные акробаты,

      Смертельные антраша.

      Вопли сирен в Никуда – Ниоткуда.

      Солнцем над сквером палим,

      В позе нирваны джинсовый Будда

      Пьет сигаретный дым.

      Что улей Столицы Мира сулит мне,

      Меняясь сто раз на дню?..

      В отдельном от всех существуя ритме,

      Бреду сквозь бред авеню.

      Нью-Йорка яростная утроба,

      Безумья и грез обвал.

      Мираж стартующего небоскреба —

      Приказ взлететь запоздал.

      Но вечен вихрь вселенских тусовок

      Наций, пространств и дней, —

      Он ловок в сценах