Часы Замоскворечья. Зоя Межирова

шахтеры. Взмывали цены.

      Манежную било в падучей.

      Ползло студенистое тело путча.

      И вот под крылом самолета Невада.

      Всё то, что вместило протяжное

      И безучастное слово – расплата,

      Не надо опять вспоминать.

      Бесшумный лоск.

      И вежливые повсюду – «Икскьюз ми», «Со́ри».

      Огней неведомых море

      И случайных улыбок море.

      Не рассказать, как выпустили,

      Как билет удалось достать.

      Злополучную визу

      По безмятежной ошибке

      В американском посольстве дали.

      И через Хабаровск, пустой и хмурый,

      До Сан-Франциско

      За пачку заморского чая

      Мне протянула через окошко билет,

      Оттого, что сжалилась почему-то,

      Аэровокзальный ангел,

      Агент по имени Галя,

      Усталая женщина

      Удрученных измученных лет.

      Казино на плато.

      Можно выбрать любое по настроенью.

      И, от себя ускользая,

      Нырнуть с головой в ослепительный шум.

      И следить, как восточный хозяин

      Обходит свои владенья неслышною тенью,

      Бриллиантом кольца небывалых размеров пугая,

      Совсем не весел, в отличье от всех,

      И даже угрюм.

      В «Кларио́не» зелень ковра мягка,

      И цветы по нему розовеют,

      Внимая руке,

      Выпускающей карты из плотной колоды на волю.

      И бесплатных напитков подносы

      Проносят, в тугих купальниках,

      Наподобье балетных трико,

      Длинноногие официантки.

      И кости шуршат по сухому суконному полю.

      И Везувий над рушащейся Помпеей

      На полушарье родном далеко.

      Далеко Солянка. И дождь моросит

      На Кольце Садовом.

      И на Цветном в подъезде

      Слабая желтая лампа горит.

      Разбитая лестница. Смрадный лифт.

      На четвертом живет подруга Наташа Щеглова.

      Но сейчас – у матери,

      Сдает иностранцам квартиру,

      Чтоб концы с концами свести

      И хоть как-то наладить быт.

      Перед отъездом – обмен валюты.

      Законы толпы безжалостно-люты.

      Перекличка в семь.

      Номера на ладонях. Галдеж.

      Милиционер аннулировал списки,

      Чем терпеливых граждан привел в состоянье смуты.

      Ведь с зимы отмечались,

      С работы отпрашивались.

      А теперь что ж?..

      А в черной очереди за маслом

      По ценам, пока что ниже тех, что на рынке,

      Зимою холодно

      И у батарей, за дверью, – хорошо, что напротив дом,

      Толкутся люди, отогреваясь,

      Обсуждая политику и ее новинки,

      И обратно покорно в срок возвращаются,

      От тепла отрываясь с трудом.

      Сон в Неваде приснился (опять повторился),

      Что в булочной хлеб у метро покупаю.

      Независимость от ностальгии,

      Которую многие тут повсюду стремятся изобразить, —

      Унизительная бравада,

      Грех гордыни и ложь пустая,

      Чтоб себе в трагедии