Некрономикон. Аль-Азиф, или Шепот ночных демонов. Абдул аль-Хазред

они зашивают рану и перевязывают ее по всем правилам лекарского искусства. И этот несчастный, превозмогая неимоверные страдания, вместе со всеми выходит из шатра, чтобы с оружием в руках пробиваться в свои родные пески, унося в себе эту великую ценность, за которую он, очевидно, готов был отдать нечто гораздо большее, чем просто жизнь.

      – Что же это была за пластина? – томимый любопытством, спросил я, едва он замолчал.

      – По виду она была похожа на стальную, – ответил сотник. – Но когда взял ее в руки, я был поражен ее легкостью. Она была легче куска кожи таких же размеров. При этом обладала удивительной прочностью: я неизвестно зачем попытался согнуть ее пополам, она же, слегка прогнувшись, как клинок, распрямилась обратно. Я раньше никогда не видел такого металла. Поверхность ее была отполирована настолько, что в нее можно было смотреться, как в зеркало. На одной ее стороне были отчеканены какие-то непонятные изображения и знаки, другая же была сплошь покрыта множеством маленьких значков, настолько замысловатых и разнообразных, что у меня зарябило в глазах. Она была похожа на каменную скрижаль, плиту или глиняную дощечку с непонятными письменами ушедших народов.

      – А на что были похожи изображения? – жадно допытывался я.

      – Я не стал их разглядывать, – ответил сотник. – Ибо, едва я взглянул на них, на меня вдруг повеяло чем-то нечестивым и страшным, будто я заглянул в преисподнюю. Я сразу отвел от нее взгляд и про себя прочел молитву. Так что эти изображения не запечатлелись в моей памяти.

      – А где же она сейчас? – Я почувствовал острое желание взглянуть на нее.

      – Я отнес ее обратно, к остальным трофеям. В шатре к этому времени уже навели порядок. Но едва я положил ее в ларец, явился эмир и передал повеление халифа погрузить все трофеи на верблюдов и отправить в расположение твоей сотни, чтобы раздать воинам. Так что сейчас она как раз в пути. Мы отправили с караваном хорошую охрану – думаю, ее больше не похитят.

      – А халиф не пожелал бы, узнав ее историю, оставить ее себе? – замирая от волнения, осторожно спросил я.

      – Он знает ее: я рассказал ее визирю, а тот – халифу. Слушал халиф с интересом, но сказал лишь одно: «Пусть она станет наградой тому, кому достанется… если он решится прикоснуться к ней». Тело же того несчастного он повелел не сваливать вместе с другими, чтобы сжечь, а предать огню отдельно в знак уважения за столь мученическую смерть и столь самоотверженное исполнение своего долга.

      С этими словами сотник поднялся и, потрепав меня по плечу, зашагал прочь. Я растерянно заглянул в свою миску: она была пуста. В голове моей все продолжали звучать слова воина, повествующие о таинственных событиях минувшей ночи, а перед глазами неотступно стояла магическая пластина, безмолвно позвавшая на гибель целое войско: то ослепительно сверкающая в свете факела, то – обагренная кровью человека, претерпевшего ради нее нечеловеческие страдания,