Впервые замужем (сборник). Павел Филиппович Нилин

утром идет на завод невыспавшийся, желтый. Якобсон говорит ему:

      – Чего это невеселый?

      – Я ничего.

      – Ну, как ничего? Смотри, под глазами-то что делается! По девкам, наверно, шляешься? Весна подходит…

      – Да ну тебя! – говорит Добряков. Он становится необщительным, мрачным. Он изменяется у всех на глазах.

      И Варя Лугина тоже изменяется.

      Она всегда была очень сильная, ловкая, подвижная. Но всегда казалась хрупкой. Впечатление это усиливали зеленые ее глаза, белокурые волосы и длинные, тонкие пальцы.

      Беременность еще больше усилила это впечатление. Варя похудела, глаза запали, лицо покрылось желтыми пятнами. Она стала очень некрасивой, Варя Лугина, щеголиха и хохотунья.

      Влюбиться в нее теперь было бы очень трудно.

      Но Добряков, увидев ее на общезаводском комсомольском собрании, обрадовался невыразимо. Он даже покраснел от радости.

      Она стояла у окна, окруженная десятком парней и девушек. Они разговаривали с ней, как разговаривал бы и Добряков, если б все пошло по-иному.

      Теперь он боялся подходить к ней. Он хотел пройти мимо. Но пройти и не сказать «здравствуй» неловко. Он сказал.

      Она оглянулась, посмотрела на него и проговорила весело:

      – А-а… Здорово!..

      Как будто ничего не произошло.

      Добряков осмелел. Он подождал конца собрания и подошел к Варе.

      – Мне с тобой надо поговорить.

      – О чем?

      – На минутку, – сказал Добряков, стесняясь.

      Они вышли на лестницу, на широкие ступени, где летом стоят ящики с цветами и зеленой травой. Сейчас здесь стояли пустые ящики.

      Добряков мял в руках свою клетчатую кепку.

      – Варя, я хотел тебя спросить только одно слово… Варя, неужели ты всегда будешь так жить?

      – Как?

      – Ну, без меня…

      Варя засмеялась.

      – Да, – подтвердила она, – буду жить одна. Как жила.

      – Но ведь ребенок-то – он общий…

      – Нет, – нахмурилась Варя, – это будет мой ребенок. Можешь родить себе другого.

      Добряков стоял перед ней, унылый, исхудавший, в черной косоворотке и черном пиджаке.

      Варя смотрела на него сердито. Она сердилась сейчас на себя за то, что сошлась с этим парнем. Уж очень он унылый. Хуже бабы.

      И ей казалось, что в ту первую и последнюю ночь их супружеской жизни, когда он говорил ей грубости, она любила его больше, чем сейчас.

      Сейчас она его совсем не любит.

      Добряков потрогал ее за руку.

      – Варя, ты понимаешь…

      – Ничего я не хочу понимать, Добряков, – отдернула руку Варя. – Уйдем отсюда. Могут подумать, что я с тобой какие-нибудь шашни завела…

      – Пусть думают, – сказал Добряков.

      Варя еще сильнее нахмурилась.

      – Ну, знаешь, может, кому-нибудь интересно, чтобы так подумали, а мне противно…

      Внизу, в полутемном коридоре, Добряков заговорил более твердым голосом, рассудительно и даже строго:

      – У