Васёк Трубачёв и его товарищи. Все повести. Валентина Осеева

серые глаза смотрели на Петю дружески-ласково. Петя понял, что она совсем не собирается говорить ему надоедливые и неприятные слова: лентяй, лодырь, неблагодарный… Он стал рассказывать, принёс учебники. Про арифметику он сказал с гордостью:

      – Это у меня хорошо. Я задачи любые решаю.

      – А я, помню, как мучилась с ними, – засмеялась Екатерина Алексеевна. – Прямо плакала иногда!

      Она стала рассказывать о школе, в которой училась, вспоминала разные случаи. И Петя вдруг увидел, что она ещё совсем не старая. Ему даже стало смешно, что она называется мачехой и что он мог её бояться.

      После обеда они вдвоём мыли посуду.

      – Это твой товарищ, толстячок такой? – спросила Екатерина Алексеевна. – Я его во дворе видела. Хороший мальчик, приветливый такой, вежливый!

      Петя удивился. Никто ещё никогда не говорил так о его друге.

      – Это Мазин! – гордо сказал он. – Я его позову как-нибудь, можно?

      – Конечно. Комната большая – можете и почитать и позаниматься тут. И мне веселее будет.

      – Может, сейчас его позвать? – обрадовался Петя.

      – Когда хочешь! – расставляя в шкафу посуду, отозвалась мачеха.

      Петя вышел во двор. По старой привычке, он сейчас же, немедленно передал бы Мазину весь этот разговор, но теперь у него на душе скребли кошки.

      «Надо мне всё обдумать самому, как быть. Если сознаваться, то сейчас, сию минуту… Хотя теперь уж всё равно поздно… Надо было в школе…»

      Петя не пошёл мимо окон Мазина, он обогнул сарай и вышел на улицу с другой стороны двора, через старую калитку. Вдоль улицы бежал широкий мутный ручей. Петя вытащил из кармана обрывок бумаги, навертел его на щепку, пустил по ручью и пошёл за ним. Мысли у Пети были невесёлые.

      «Если сказать Мазину, он скажет Трубачёву. А может, даже заставит сознаться перед всеми. Да ещё трусом назовёт и презирать меня будет. А на сборе, когда все узнают, скажут: чего молчал? И начнут прорабатывать… а там ещё отца в школу вызовут… и отец…»

      Петя похолодел. Щепка с размокшей бумагой давно уплыла с мутной, серой водой.

      «Если бы отец выпорол где-нибудь… не дома, чтобы она не знала…»

      Петя вспомнил ясные серые глаза Екатерины Алексеевны, их сегодняшний разговор об уроках, о Мазине.

      Он вдруг представил себе, как она надевает свою шубку, повязывает пушистый платок и, не оглядываясь, бежит к двери.

      И он, Петя, опять остаётся один на всю жизнь…

      – Ты что в самую лужу залез? Вот мать тебе покажет за это! – проходя мимо, сказала какая-то женщина.

      Петя пошёл домой.

      – Постой, у тебя в калошах вода хлюпает. Сними их в кухне. И ботинки сними, – сказала мачеха. – Да где ты болтался? На, мои шлёпанцы надень! – Она бросила ему войлочные туфли и строго сказала: – Это не дело, Петя, так насмерть простудиться можно!

      – А кому я нужен? – улыбнулся Петя.

      – Такой глупый никому не нужен, – сказала Екатерина Алексеевна, присаживаясь с ним рядом и стаскивая с его ноги мокрый чулок. – А вообще никогда не смей так говорить! Не обижай папу и меня.

      – Я не буду! – сказал Петя