Пленных не брать!. Виктор Бурцев

вам, хохлы, и рушником дорога.

      Ступайте от нас в жупане, не говоря – в мундире,

      по адресу на три буквы, на все четыре

      стороны. Пусть теперь в мазанке хором гансы

      с ляхами ставят вас на четыре кости, поганцы.

      Как в петлю лезть, так сообща, суп выбирая чаще,

      а курицу из борща грызть в одиночку слаще.

      Прощевайте, хохлы, пожили вместе – хватит!

      Плюнуть, что ли, в Днипро, может, он вспять покатит.

      У стены кто-то пьяно дернулся, щелкнул пистолетный предохранитель, но полковник с орденом Бандеры сделал предупреждающий жест своим: мол, не трогайте москаля, пусть пока читает. Не время и не место пальбу устраивать. Я был полностью солидарен с полковником, потому что мы находились в ужасающем меньшинстве и к тому же без оружия.

      Я откашлялся – в горле словно дерьмом намазали, сделал для успокоения пару глотков пива. Костик тем временем продолжал, теперь уже отведя глаза от потолка и отрубая концы фраз взмахами ладони:

      Брезгуя гордо нами, как оскомой битком набитой,

      отторгнутые углами и вековой обидой,

      не поминайте лихом. Вашего хлеба, неба

      нам, подавись вы жмыхом, не подолгом не треба.

      Нечего портить кровь, рвать на груди одежду,

      кончилась, знать, любовь, коль и была промежду.

      Полно качать права, шить нам одно, другое,

      это земля не дает вам, калунам, покоя.

      Ой ты левада, степь, краля, баштан, вареник.

      Больше, поди, теряли – больше людей, чем денег,

      Как-нибудь перебьемся, а что до слезы из глаза —

      нет на нее указа: ждать до другого раза.

      С богом, орлы и казаки, гетьманы, вертухай,

      только когда придет и вам помирать, бугай,

      будете вы хрипеть, царапая край матраса,

      строчки из Александра, а не брехню Тараса.

      Последние четыре строки Костик произнес в наступившей тишине, нарушаемой лишь капаньем пива на стойку – у толстого бармена тек краник.

      – Ох, москаль... – прошипел украинский капитан. – Ох, москаль...

      – Сидеть, – громко сказал мудрый полковник с Бандерой. – Всем сидеть!

      Тем не менее несколько человек встали, с грохотом отшвырнув стулья, и вышли. Костик улыбнулся, допил свое пиво и сел на место.

      – Половину не понял, – честно признался наш прапор, – но там, где про гансов, это ты здорово. И в конце... Про Тараса-пидараса. Где стих взял-то? Сам сочинил?

      – Я ж говорю – Бродский, поэт такой. Попался как-то в журнале, я и выучил со скуки, – рассеянно улыбнулся Костик.

      – Пристрелят тебя, – горько сказал Беранже. Он, кажется, напился, но сидел ровненько, не заваливался. – Вот на улицу выйдешь, а они там стоят. С автоматами. С пуе... пулеметами...

      – И ладно, – кивнул Костик, потирая запястье. Над ремешком часов синел наколотый трезубец и номер: «17610». Лагерь...

      Бармен опять включил своего Киркорова, гул стал утихать. К нашему столику подошел молодой старлей-ооновец, вроде как русский.

      – Провокации устраиваете, – укоризненно заметил он, садясь на свободный