Смоленский нокдаун. Александр Борисович Михайловский

что при первой же встрече с немцами Васю ранило в плечо и дальше с фашистами до полной их ликвидации в нашем времени воевал его начальник. И хоть ранение было очень легким, пуля не задела ничего важного, в военкомате Василия завернули «до полного выздоровления» и вообще сказали, что дополнительные штаты экспедиционного корпуса по ВУСу мотострелок уже укомплектованы. При этом на службе посоветовали не дергаться и выполнять свои обязанности, ибо и в охране правопорядка работы хоть отбавляй. Тогда Василий взял отпуск для поправки здоровья и через меня (каюсь, брала у него интервью) устроился работать в нашу группу водителем. Такая вот история с почти счастливым концом. Почти – это потому что Василий хотел все же на фронт, а не водителем в нашу группу.

      Выслушав этот рассказ, Симонов и Трошкин с одобрением посмотрели на нашего водителя. Впрочем, для СССР, наверное, такие истории были совсем не удивительными, поэтому большого ажиотажа мой рассказ не вызвал. Впрочем, к тому времени, как я закончила говорить, мы уже подъехали к аэродрому, и, может быть, причина достаточно низкого интереса к истории нашего водителя как раз в этом.

      На аэродроме я, вся из себя решительная и пробивная, первым делом нашла командира штурмового полка, о котором нам предстояло снимать сюжет – подполковника Андреева и представилась ему как корреспондент «Красной Звезды». В ответ тот, вусмерть замотанный сегодняшним днем, доверху заполненным боевой работой, со всей решительностью послал корреспондентку Максимову, сказав, что два часа назад его парни вернулись из крайнего* боевого вылета, час назад пообедали, после чего получили команду «отбой до двадцати ноль-ноль», ибо вечером-ночью, когда немцы, решившие что «уже можно», снова выйдут на большую дорогу, им всем предстоит вторая часть большого марлезонского балета. Да и ему самому тоже не мешало бы как следует поспать.

      Примечание авторов: * пока человек жив, летчики никогда не произносят слово «последний», только «крайний». Последний вылет в их представлении это тот, который заканчивается гибелью. А об этом вслух говорить не принято, считается дурной приметой.

      В ответ корреспондентка Максимова разъяренной коброй прошипела подполковнику Андрееву, чтобы тот не хамил девушке и не позорил доблестных Российских ВКС, особенно в тот момент, когда на него смотрит сам Константин Симонов, да не наш, из Газпрома (есть такой персонаж), а самый настоящий, из сорок первого года, писатель, поэт и журналист…

      – Симонов? – только и спросил подполковник, разом забывший о своем желании спать. – Где?

      – А вон тот, – говорю я, – молодой и чернявый, который так смешно кагтавит. Да вы не сомневайтесь, товарищ подполковник, просто ему сейчас нет еще и двадцати шести лет и он еще в самом начале своей карьеры.

      – Это ты, Максимова, в начале своей карьеры, – подколол меня подполковник сменивший гнев на милость, – а Симонов – это цельная глыба таланта. Если он о нас напишет,