.

им в лицо?

      – Я? Груб? – возразил я. – Разве я не приготовил для них ужин? И не был вежлив?

      – Не более вежлив, чем выносящий приговор судья. И столь же дружелюбен. Стоило бы дать тебе крепкого подзатыльника, чтобы вспомнил о хороших манерах.

      Вероятно, вид у меня был чересчур упрямый, поскольку отец сказал:

      – Ладно, забудем. Со временем, Билл, ты сам поймешь, что это была не такая уж плохая мысль. Пока же все, о чем я тебя прошу, – прилично себя вести. Я вовсе не требую бросаться им на шею, но настаиваю, чтобы ты оставался таким же вежливым и дружелюбным, как обычно. Попробуешь?

      – Ну… наверное. Слушай, пап, зачем надо было устраивать такой сюрприз?

      Отец несколько смутился:

      – Моя ошибка. Возможно, я предполагал, что ты затеешь скандал, и оттягивал до последнего.

      – Но если бы ты просто сказал, я бы все понял. Я же знаю, почему ты хочешь на ней жениться…

      – Да?

      – Мне следовало догадаться, когда ты упомянул правила. Чтобы мы могли полететь на Ганимед, ты должен быть женат.

      – Что?

      – Разве нет? – удивился я. – Ты же сам говорил, что…

      – Ничего я такого не говорил!

      Отец замолчал, глубоко вздохнул и медленно продолжил:

      – Билл, возможно, у тебя и впрямь возникло такое впечатление – хотя меня это вовсе не радует. А теперь объясняю ситуацию, как она есть: мы с Молли женимся вовсе не для того, чтобы эмигрировать. Мы эмигрируем потому, что женимся. Возможно, ты еще слишком юн, чтобы понять, но я люблю Молли, и Молли любит меня. Если бы я захотел остаться, осталась бы и она. Но поскольку я хочу лететь, она тоже хочет. Ей вполне хватает ума сообразить, что мне нужно полностью порвать с прошлым. Понимаешь?

      Я ответил, что, пожалуй, да.

      – Тогда спокойной ночи.

      – Спокойной ночи, – отозвался я.

      Отец повернулся, собираясь уйти, но я позвал его:

      – Джордж…

      Он остановился.

      – Значит, Энн ты больше не любишь? – вырвалось у меня.

      Отец побелел, сделал шаг и снова остановился.

      – Билл, – медленно проговорил он, – я уже несколько лет не поднимал на тебя руку, но сейчас впервые хочется задать тебе хорошую трепку.

      Мне показалось, что он так и поступит, и я решил, что, если он попробует меня тронуть, его ждет сюрприз, какого еще ни разу не бывало в его жизни. Но он даже не подошел ко мне, лишь закрыл за собой дверь.

      Я снова принял душ, в чем на самом деле не нуждался, и лег в постель. Вероятно, пролежал целый час, думая о том, что отец хотел меня ударить, и жалея, что рядом нет Энн, которая могла бы подсказать, что делать. Наконец я включил пляшущие огоньки и таращился на них, пока не отрубился.

      За завтраком мы оба молчали и почти ничего не ели.

      – Билл, – наконец произнес отец, – хочу попросить у тебя прощения за свои слова вчера вечером. Ты не сделал и не сказал ничего такого, за что я мог бы поднять на тебя руку, и я не имел права так говорить или даже думать.

      – Ладно, все в порядке, – ответил я и, помолчав, добавил: – Мне