Введение в лингвофольклористику: учебное пособие. А. Т. Хроленко

речи. Устная речь заметно отличается от письменной. Наиболее важные отличия осуществляются на уровне лексики и синтаксиса. Для устной речи характерна приблизительность словоупотребления, которая приводит к диффузии семантики фольклорного слова. В этом отношении фольклорное слово во многом сходно со словом диалектным (ср. высказывание о диалектном слове: «…отдельные, чистые смыслы слова, элементы так взаимно проникают друг в друга, что их трудно расчленить на самостоятельные значения» [Коготкова 1979: 19]). Диффузия способствует семантическому насыщению слова, что приводит к известной неопределённости его значения. Насыщенность семантикой слова в свою очередь определяет большую морфологическую и словообразовательную свободу. И всё это сообщает фольклорному слову большие коммуникативные, а также художественно-выразительные возможности. Существенно заметить, что слово стремится к парности – этому важному стилистическому показателю устно-поэтической речи.

      Из сказанного вытекает вывод о необходимости поисков таких приемов анализа, которые не привносили бы извне чуждых категорий и не пытались бы ими объяснить необычную семантику народного художественного слова.

      Художественный алогизм фольклорного слова

      На наш взгляд, эффективен анализ неканонических сочетаний слов в фольклорном тексте. Он позволяет выявить сущностные свойства народно-песенного слова. Давно уже замечены «аномалии»: случаи алогичного сочетания слов и их семантическая неопределённость. В.Г. Белинский, цитируя былинные строчки:

      В тридцать пуд шелепуга подорожная,

      В пятьдесят пуд налита свинцу чебурацкого,

      недоумевал: «Как же шелепуга могла быть в тридцать пуд, если одного свинцу в ней было пятьдесят пуд?» [Белинский 1954: 358]. Случаев таких в русском фольклоре много:

      Приказал пострел в три часа сходить,

      В три часа сходить, в три минуточки!

(Песни, собранные писателями, с. 310).

      На единый часок,

      На весь круглый годочек!

(Кир. II, № 2208)

      Эти и подобные примеры послужили основанием для предположения о внелогическом начале в фольклорной поэтике, хотя в свое время А.А. Потебня убедительно показал художественную природу алогизмов: «Невозможно предположить, чтобы здравомыслящий человек не знал разницы между общеизвестными вещами или, зная, называл известное растение в одно и то же время и калиной, и малиной, и смородиной. Остается думать, что сопоставление несовместимых частностей не есть нарушение логического закона, а способ обозначения понятия высшего порядка, способ обобщения, нередко – идеализация в смысле изображения предмета такого рода (например, дерева, кустарника), но необычайного, чудесного, прекрасного» [Потебня 1968: 418]. Так называемый алогизм художественно оправдан, но не объяснён.

      Думается, что причины алогизма следует искать не в мировоззрении носителя фольклора и не во внелогических основах фольклорной поэтики, а