Зебра полосатая. На переломах судьбы. Геннадий Александрович Разумов

хочет взять.

      Мы допили пиво, Устрицев, несмотря на мои возражения, оплатил счет и мы расстались.

      Через неделю он вышел на работу. А ещё через несколько дней новый начальник предложил мне подсесть к его рабочему столу и разложил на нём длинную скатерть со списком институтских тем на следующий год.

      – Вот я вижу здесь несколько наших будущих работ, которые, мне сказали, надо утвердить и передать в Плановый отдел, – он снял с переносицы очки и стал водить их дужкой по бумаге. – Но я что-то не понимаю, зачем тебе ставить три темы примерно одинаковые, почему бы их не объединить, – он подумал немного и продолжил: – И потом что это за название? Оно какое-то слишком громоздкое, сложное, не упростить ли его?

      Я что-то стал объяснять, он сначала слушал молча, крутил пальцами карандаш, которым делал заметки в списке будущих работ, а потом довольно резко меня остановил и начал плести, как мне тогда показалось, нечто совершенно идиотское. Я ему тут же возразил, после чего он в свою очередь мне ответил еще одной дурацкой чушью. Впрочем, даже не это меня главным образом обозлило. Я больше обиделся на то, что теперь он говорил со мной не товарищески, как следовало бы ожидать по нашим прежним отношениям, а с нескрываемым раздражением и повышенным тоном строгого начальника.

      Сейчас мне даже не хочется вспоминать, на чем конкретно мы тогда стакнулись. Память часто кладет на свои полки не сущность происходящего, а нашу на то реакцию. Тем более, сегодня, через длиннющую череду прошедших лет, никакого смысла нет восстанавливать содержание того стародавнего разговора. Стоит лишь отметить, что каждый мой ответ на очередную придирку принимался в штыки, и вскоре наш диалог из делового спора перешел в грубую кухонную перебранку.

      Через пару дней Устрицев прибодался ко мне по поводу плана моих командировок, которые раньше я сам себе назначал и ездил, куда хотел.

      – Я не могу подписать эту заявку, – сказал он, глядя мимо меня. – У нас ограниченный лимит на следующий год.

      – Но прости, Олег, – возразил я, – у меня же в смете на командировки была забита эта сумма финансирования.

      Глаза моего нового начальника, наконец, меня нашли. Он помолчал, и я услышал как скрипят извилины в его черепной коробке.

      – Во-первых, Александрович, – произнес он и снова замолчал.

      – Не понял, что ты имеешь в виду, какого такого Александровича? – спросил я.

      – Мы же на работе, а не в пивнушке, здесь я вам не Олег, а Олег Александрович, – сказал он, снова пряча взгляд в оконном стекле. – Во-вторых, мне не кажется, что вам нужно столько поездок.

      “Ну, и идиот же, – подумал я и срифмовал про себя: я понял давно, что ты говно, и что подлец узнал наконец”.

      Не говоря больше ни слова, раздраженный, огорченный, я, опустив голову, отошел в сторону. Стоило ли еще о чем-то спорить?

      Черная полоса

      Те стрессовые дни открыли в зебре моей жизни мрачную черную полосу. Мне противно стало ходить по утрам на работу, а вечером я ехал