Голубая моль. Владимир Алексеевич Сметанин

чтоб их паралик расшиб, этих пчёл! – обиженно отвечал Загибалов.

      – Я их загерметизировал, больше не вылезут. А ты еще надень сетку!

      В конце концов несчастливый пассажир согласился: до дому-то было ещё километров восемь. При своём животе он нипочём бы не одолел это расстояние до ночи.

      Положили все тюки плашмя, чтобы не загораживать задний сектор обзора из кабины, надели на пострадавшего накомарник и доехали-таки до Коковища! Но с тех пор Егор Егорович зарекся брать пассажиров, если на борту имелись пчёлы.

      Выгрузив по прибытии с поля ульи, Вершинины стали перетаскивать их в дальний конец усадьбы, чтобы они ненароком не напали на Дарью, да и ни на кого другого. Вконец уморившись, глава семейства присел на лавочке отдохнуть, благо, Моль спала – было ещё рано. Скоро ей выходить на службу в детсад, а пока пусть отсыпается. Хорошо, что заводит её туда и выводит, одевает и раздевает мать. Егор Егорович один только раз заглянул к малышне и, когда Дарья с воплем побежала к нему обниматься, воспитательница воскликнула:

      –А-а, к Даше дедушка пришёл! – чем насмерть оскорбила Вершинина и он больше туда – ни ногой, только подвозил младшую с Марией Васильевной. Васильевна на десять лет моложе его и никто не додумается назвать её бабушкой, особенно, когда она накрасится. Ей и карты в руки!

      – Привет, Горыныч! – прервал его размышления фамильярный возглас.

      В приоткрытую калитку заглядывал сосед, Витька Пахомов. Поскольку ко всем он обращался по имени, кроме совсем уж старых стариков, к нему обращались соответственно: Витька. Конечно, ровесники и кто постарше, потому что Витьке шёл сорок восьмой год.

      – Как ты смотришь, продолжал он, заходя во двор, если бы нам поехать на озера? Сети у меня есть, хоть и немного рваные. Но на уху наловим, и душу отведем. Не всё же время упираться-мордоваться! А? Я на этих стройках-недостройках уже спину надсадил. Да и ты, вижу, похудел. С пчёлами что ли, тоже тяжеловато?

      – Когда как, – дипломатично ответил хозяин. – Можно и спину надсадить, если без ума.

      Витька заядлый рыбак и ночи просиживал бы на Коке, вылавливая налимов, если бы их было побольше. Хотя и рано поутру успевал закинуть удочки – на ельцов и окуней. Не имело значения, какая рыба, лишь бы она была. Страсть эта иногда чуть не доводила его до греха. Как-то зимой на Коке он ловил окуньков и ершей из-подо льда. Там же рыбачил и один капитан из райотдела милиции. На льду-то, понятно, он был не капитан, а просто рыбак без знаков различия. Но все знали, кто он такой и откуда, потому что мужикам, попавшим по пьяни в кутузку, давал часто по морде, а то и по почкам. За это его крепко не любили. И откуда он взялся, им на беду? Но тоже был рыбак, зараза. Ну и вот, сидят они, удят, клёв не сказать, что хороший, но всё-таки помалу ловится. И вдруг Витька видит – милиционер сидел-сидел, и брык – с ящичка набок. А ведь не пил, Витька бы увидел – недалеко сидел. Сам-то Витька принимал помаленьку для сугреву, поэтому и задержался – интерес был. А почему задержался тот, неизвестно. Народ, который был, рассеялся.