Мегрэ сердится. Жорж Сименон

брюки, белый пиджак и туфли; бывшему комиссару бросилась в глаза траурная повязка у него на рукаве.

      Он вошел с видом завсегдатая.

      – Здравствуй, Жанна.

      – Что вам угодно, месье Малик?

      – Я пришел, чтобы спросить у тебя…

      Внезапно он осекся, уставился на Мегрэ и вдруг, улыбнувшись, воскликнул:

      – Жюль! Вот это да!.. А ты что здесь делаешь?

      – Простите…

      Прежде всего вот уже долгие годы никто не называл его Жюлем, и он уже стал забывать свое имя. Даже у жены была странная привычка, которая в конце концов стала его забавлять: она тоже называла его Мегрэ.

      – Ты не припоминаешь?

      – Нет…

      Однако эти румяные щеки, правильные черты лица, крупноватый нос, светлые, слишком светлые глаза кого-то ему напоминали. Да и фамилия Малик, когда ее в первый раз произнесла мадам Аморель, показалась ему знакомой.

      – Эрнест…

      – Как Эрнест?

      Разве мадам Аморель говорила не о Шарле Малике?

      – Помнишь лицей в Мулене?

      Мегрэ действительно учился три года в Муленском лицее в те времена, когда его отец был управляющим соседним замком. Но все же…

      Странное дело: хотя в точности он ничего не мог припомнить, холеное лицо этого самоуверенного человека вызывало у него какие-то неприятные ассоциации. Кроме того, он терпеть не мог, когда его называли на «ты». Фамильярность его всегда коробила.

      – Сборщик налогов…

      – Да… Вспомнил… Никогда бы вас не узнал.

      – Что ты здесь делаешь?

      – Я? Да…

      Эрнест Малик расхохотался.

      – Об этом сейчас поговорим… Я и раньше прекрасно знал, что комиссар Мегрэ не кто иной, как мой старый друг Жюль. Помнишь учителя английского языка?.. Незачем готовить ему комнату, Жанна. Мой друг будет ночевать у меня, на вилле…

      – Нет! – ворчливо заявил Мегрэ.

      – Что ты сказал?

      – Я сказал, что буду ночевать здесь… С Жанной мы уже договорились.

      – Ты настаиваешь?

      – Да, настаиваю.

      – Из-за старухи?

      Хитрая улыбка промелькнула на тонких губах Эрнеста Малика, и эта улыбка тоже была улыбкой мальчишки, которого Мегрэ знал когда-то.

      Его прозвали в лицее Сборщиком, потому что его отец служил сборщиком налогов в Мулене. Тогда он был очень худым, с узким, как лезвие ножа, лицом и светлыми, неприятно-серыми глазами.

      – Не смущайся, Жюль… Сейчас ты все поймешь… Ну-ка, Жанна, не бойся, скажи честно: выжила моя теща из ума или нет?

      А Жанна, неслышно ступая в своих войлочных шлепанцах, равнодушно пробормотала:

      – Я предпочитаю не вмешиваться в ваши семейные дела.

      Теперь она уже смотрела на Мегрэ с меньшей симпатией, если не сказать – с неприязнью.

      – Ну так что, вы остаетесь или уходите с ним?

      – Остаюсь.

      Малик по-прежнему насмешливо смотрел на своего бывшего соученика, как если бы все происходящее было фарсом, жертвой которого стал Мегрэ.

      – Ну, здесь уж ты неплохо позабавишься, уверяю тебя… Веселее места, чем гостиница