свобода, предоставленная родителям в деле назначения наследников и распределения наследства, была одною из главных причин, содействовавших поддержанию и развитию их суровой власти. Заботясь, подобно всем патриархалам, о продолжении своего рода и о лучшем устройстве своей загробной жизни, древнерусский человек, естественно, предпочитал наследницам наследников, которые продолжат его генерацию и посредством искупительных жертв спасут его душу гораздо успешнее, чем это могут сделать женщины. «Устройство души» умершего было главною заботою наследника, и если это дело велось с толком, то достигало вполне своей цели. Поминальные жертвы сына могли спасти самого отчаянного грешника. Когда умер новгородский посадник Щила, бывший ростовщиком, то он был посажен на том свете на самое дно адово. Архиерей в поучение православным велел изобразить на иконе ад и горящего в нем Щилу, всего объятого пламенем, а наследнику его посоветовал служить по нем сорокоуст 40 дней у 40 церквей. После сорокоуста голова Щилы на упомянутой картине чудесным образом очутилась вне огня; после второго сорокоуста, он поднялся из
адского пламени до пояса, а после третьего – совсем освободился. Оставляя наследнику наследство и обязывая его заботиться об устройстве души своей, русский человек обыкновенно старался не только устроить остававшихся от него домочадцев, но и силою своего священного родительского авторитета предписывал им правила дальнейшей жизни. Родительская власть стремилась быть бессмертною и управлять подвластными ей людьми даже тогда, когда носитель её лежал уже в могиле. Со старинной точки зрения, убеждения и мнения отца были нравственно-обязательными для всего его потомства. Состав членов семейства менялся вследствие смертности и нарождения, но юридическая личность семьи оставалась бессмертною и дух её, выражавшийся в праотческих традициях, долженствовал пребывать неизменным.
Каждый член старинного семейства был не лицом, а только составною частью коллективной личности – того семейства, к которому он принадлежал. Лицо совершенно поглощалось и подавлялось семьёй и родом. Вменяемость, как нравственная, так и юридическая, носила родовой характер и за действия лица отвечало не одно оно, а вместе с своими кровными родственниками. Увещевая отца устроять дом свой в законе Божием, «Домострой» говорит: «если небрежением и нерадением твоим ты сам или жена твоя твоим ненаказанием согрешит, или домочадцы твои, мужи и жены и дети, каков грех сотворят, – брань, или блуд, или татьбу, или другое зло, – то все вы вместе по делам своим примите, зло сотворившие – муку вечную, а добро сотворившие и иже с тобою вкупе – жизнь вечную». Идея такой круговой семейной ответственности проникала собою и юридическую жизнь народа. Вплоть до Уложения царя Алексея дети и жены отвечали за долги своих отцов и мужей; у детей вора и изменника конфисковалось имущество; разбойники выдавались «на поток и разграбление», а преступники вообще посылались в ссылку и заточение вместе с своими
