Лабиринты алхимии. Ольга Клещевич

и общее. Действия, назначенные ввести человека в состояние мистического воспарения, тоже оформляются рецептурно. Лишь мистика – недостижимый предел рецепта – принципиально внерецептурна. Загнать ее в жесткие пространства рецепта немыслимо. Это меловой круг, за который рецепту нет ходу»[117]. Однако если мы обратимся к значению слова «рецепт» не столько в его современном понимании, то есть в значении «письменное предписание лечащего врача для аптеки, заключающее указание, какие лекарства, в каком составе следует приготовить для больного и как их употреблять»[118], а к исходному латинскому термину, классическому латинскому «receptum» – «принятое обязательство», «гарантия»[119], мы сделаем вывод, что у алхимиков «рецепты» иного толка. Разумеется, ни о какой гарантии в деле получения Философского Камня речи быть не могло, и построчный анализ некоторых алхимических текстов, проведенный мной во Главе пятой, это подтверждает. А. Койре полагал, что такое положение дел было связано с характерным для той эпохи строем мышления, общей структурой мира «приблизительности». «Ей (алхимии. – О.К.) никогда не удавался точный эксперимент, но это происходило потому, что она к этому не стремилась. Описания алхимических операций не имеют ничего общего с формулами наших лабораторий: своей неточностью, приблизительностью и качественным характером они сродни поваренным рецептам. И дело тут отнюдь не в отсутствии материальных возможностей для выполнения необходимых измерений, ибо алхимик не пользовался ими даже тогда, когда они были у него под руками. Не термометра ему недоставало, а идеи, что теплота поддается точному измерению. И потому он довольствовался словами собственной речи: живой огонь, медленный огонь и т.д. – и не пользовался (или почти не пользовался) весами, притом, что такие существовали и, более того, были достаточно точными, например, у торговцев драгоценностями и ювелиров. Но именно поэтому алхимик не пользовался ими. В противном случае он был бы химиком»[120]. Однако дело, конечно, не в химии, а в том, что алхимики занимались совсем не тем, что поддается точному измерению, а главное – в этом измерении не нуждались, поскольку, как мы сделали вывод в предыдущем параграфе, занимались алхимики отнюдь не лабораторной химией. «Рецептурность» же в данном контексте наводит на мысль об одном из названий Великого Делания – «Веселая наука», то есть «гарантия» и «обязательство» выступают здесь в вывернутом наизнанку смысле – в рамках классического тропа «ирония». «Риторика понимает иронию как троп, где истинный смысл скрыт или противоречит (противопоставляется) смыслу явному»[121]. Разумеется, духовные практики не нуждаются в количественных измерениях происходящего с адептом. «Рецептурность» – это всего лишь прием из копилки отвлекающих от сути Опуса маневров.

      Мы не станем вслед за Г.А. Бутузовым утверждать, что «герметика не может быть экзотерической по определению»

117

Рабинович В.Л. Алхимия как феномен средневековой культуры. М., 1979. С. 44-46.

118

Черных П.Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка. М., 1994. С. 114.

119

Там же.

120

Койре А. Очерки истории философской мысли. О влиянии философских концепций на развитие научных теорий. М., 2004. С. 115.

121

Дугин А.Г. Социология воображения. Введение в структурную социологию. М., 2010. С. 67.