Лабиринты алхимии. Ольга Клещевич

Первый: «каким образом можно усилить и развить воображение? Ведь если сильное воображение обладает таким огромным могуществом, то было бы важно узнать, какими способами его можно возбудить и заставить превзойти самого себя»[39]. Второй вопрос был связан с христианской этикой. «Если, – писал Ф. Бэкон, – наконец, эти обряды используются совершенно искренне для такого усиления, как своеобразное чисто физическое средство, причем нет никакого, даже малейшего, помышления о том, чтобы привлечь с их помощью силы злых духов, все же такие обряды должны считаться недопустимыми, потому что они противоречат словам бога, осудившего человека за его грех, – „В поте лица будешь добывать хлеб свой“, и грубо попирают их. Ведь такого рода магия ставит своей целью с помощью нескольких легких и отнюдь не мучительных действий получить те замечательные плоды, ценой которых по воле божьей должен быть труд»[40]. Оба эти вопроса актуальны для многих культур мира и по сей день.

      Осознавая тот факт, что наука еще не в состоянии уловить и зафиксировать причины изменения качества материи, ученые конца эпохи Возрождения и начала Нового времени сконцентрировали свои усилия на разработке способов количественных измерений параметров явлений природы и установлении функциональной зависимости между ними. В тоже время дело обстояло таким образом, что все «естество-испытание» того времени находилось под глубоким впечатлением герметических представлений о существовании prima materia – внутренней энергетической сущности всех вещей во вселенной, основного движителя превращения материи. Вот как Ф. Бэкон обосновывал необходимость для новой науки исследовать это направление: «Я, во всяком случае, убежден, что едва ли можно что-нибудь коренным образом изменить или обновить в природе, полагаясь на какой-нибудь счастливый случай, или эксперимент, или на знание физических причин, которые осветят путь исследования. Только открытие форм способно сделать это. А если мы считаем, что та часть метафизики, которая рассматривает формы, должна получить развитие, то отсюда следует, что равным образом должна получить развитие магия, которая связана с ней. Но здесь, как мне кажется, следует потребовать восстановления древнего и почтенного значения слова „магия“, которое долгое время воспринималось в дурном смысле. Мы же понимаем магию как науку, направляющую познание скрытых форм на свершение удивительных дел, которая, как обычно говорят, „соединяя активное с пассивным“, раскрывает великие тайны природы. Что же касается натуральной магии, о которой написано множество книг, излагающих какие-то наивные и суеверные представления и теории о симпатиях и антипатиях вещей, о тайных и специфических свойствах, равно как и пустые по преимуществу опыты, замечательные скорее своим искусством навлекать на все покров глубокой тайны, чем по существу, то едва ли будет ошибкой сказать, что эта магия так же далека в отношении природной истины от науки, которую мы хотим создать, как далеки в отношении исторической истины

39

Там же. С. 271.

40

Бэкон Ф. Соч. в 2 т. Т. 1: О достоинстве и приумножении наук. М., 1978. С . 272.