XX век: прожитое и пережитое. История жизни историка, профессора Петра Крупникова, рассказанная им самим. Гунта Страутмане

У него готов был следующий вопрос: «Слушай, а вы при этом обсуждали вот это… это…» – «Нет, об этом речи не было». – «А коли не было, то и понять тему до конца не представляется возможным». Дядя Андрюша всегда показывал мне любое дело с другой стороны, под другим углом. Так с самого детства у меня вошло в привычку – и этому я пытался научить своих студентов – каждое событие или процесс рассматривать с разных сторон.

* * *

      В нашей квартире на Сколас, 4 было четыре комнаты и «девичья» плюс просторная кухня. В «большой» комнате располагалось мамино ателье. Очевидно, потому, что клиентов прибавлялось, понадобилось помещение побольше, чем на улице Веру. В ателье мама принимала заказы, проводила примерки, выдавала готовые работы. Если раньше в ателье была одна работница, Лилия Булте, то теперь с работой едва справлялись еще и вязальщица Оля из Латгалии и портниха Анна Петерсоне. Мама была очень занята, для домашних дел теперь приходилось нанимать прислугу. Четвертая комната считалась «вроде как моей», но когда было туговато с деньгами, ее сдавали, и тогда я делал уроки на кухне. Гриша со своей Мирой жили в «девичьей».

      Я помогал маме, перематывая клубки шерсти на шпульки. Кроме того, я научился вязать и обычно пользовался спицами номер пять. А еще, беседуя за работой с «коллегами»-вязальщицами, я начинал все свободней и правильней говорить по-латышски.

      Когда годы спустя я писал свою работу о латышской левой прессе[46], перед моими глазами стояла Лилия Булте, типичная представительница тогдашних национальных профсоюзов[47]. Ее брат был комиссаром где-то в России, и она рассказывала: «Прислал он фотографию, у него своя машина. И кто же он такой после этого? Буржуй! Зачем было делать революцию, если появились новые буржуи?». Портниха Анна Петерсоне принадлежала к левым профсоюзам. Она была много старше Лилии, во время войны беженкой попала в Петроград.

      Лилия Булте по выходным иногда брала меня с собой к родственникам, жившим где-то в районе Спилве, и тогда я весь день проводил в обществе латышей. Они относились ко мне очень сердечно, я там чувствовал себя как дома, и латышский язык входил в меня вместе с окружающим воздухом.

      Моя мама очень уважала латышей. Наблюдая за Лилией Булте и Анной, она замечала тысячу мелочей, отличавших этих двух женщин. Помню, она мне говорила: «Лилия одевается каждое утро хоть немножко по-другому, чем накануне. И на ней всегда все чистое». Анна, в свою очередь, отличалась начитанностью, не раз заговаривала со мной о книгах, например, посоветовала прочесть сказки Карлиса Скалбе.

      Нужно упомянуть, что моим хорошим латышским языком я обязан еще и Мери Сауле-Слейне, матери всемирно известного архитектора Гунарса Биркертса. Она была учительницей латышского языка на подготовительных курсах Латвийского университета, на которых я занимался весной 1941 года. Сауле-Слейне была ученицей Эндзелина, преданной своему учителю до фанатизма. Она не просто учила языку, а умела сотворить с помощью латышских слов и речений

46

В 1962 году Петр Крупников защитил диссертацию на соискание ученой степени кандидата исторических наук; называлась она «Легальная революционная пресса Латвии в период частичной стабилизации капитализма (1924–1929)».

47

В профсоюзном движении Латвии в 1921 году произошел раскол: профсоюзы, контролируемые коммунистами, отделились от тех, которыми руководили социал-демократы. Здесь «левыми» именуются коммунистические, а «национальными» – социал-демократические профессиональные союзы.