Роза и тис. Мэри Уэстмакотт

я мурлыкал себе под нос. Я тщательно побрился. Я посмотрел в зеркало. На меня глядело лицо, почти незнакомое от написанного на нем выражения счастья. Сегодня мой день! Я ждал этого дня тридцать восемь лет! Позавтракав, я проверил билеты и паспорт, спустился к машине. За рулем сидел Харриман. Я сказал ему, что сам поведу машину, а он может сесть рядом.

      Я выехал на главную дорогу. Машина лавировала в потоке транспорта. Времени у меня было больше чем достаточно. Какое славное утро – словно специально созданное для Хью и Дженнифер. Мне хотелось петь от радости.

      Со второстепенной дороги на скорости шестьдесят пять километров в час выехал грузовик. Заметить его и избежать столкновения было невозможно. Я не нарушал правил, я реагировал совершенно нормально… Потом мне сказали, что водитель грузовика был пьян. Но все это уже было неважно.

      Грузовик врезался в бок «Бьюика» и разнес его на куски, пригвоздив меня к обломкам. Харриман погиб на месте.

      Дженнифер ждала на аэродроме. Самолет улетел… Я не приехал.

      Глава 2

      Не вижу смысла подробно описывать то, что случилось потом. Начну с того, что цепь событий прервалась. Смятение, темнота, боль… Мне казалось: я все блуждаю и блуждаю темными коридорами. В перерывах между блужданиями я смутно осознавал, что нахожусь в больничной палате. Врачи, сестры в белых шапочках, запах антисептиков… сверкающие стальные инструменты, маленькие стеклянные столики на колесах…

      Сознание медленно возвращалось ко мне. Смятение и боль стали уходить… Но никаких воспоминаний о людях или событиях. Когда животному больно, оно может думать только о боли или о том, как ее прекратить, – ни на чем другом сосредоточиться невозможно. Наркотики, милосердно притупляющие физические страдания, смущают ум и увеличивают ощущение хаоса.

      Потом светлые периоды стали удлиняться… В какой-то момент мне сказали: я попал в аварию.

      Наконец я узнал… Узнал, что стал беспомощен… Мое тело смято и изломано… Отныне моя жизнь закончилась.

      Ко мне приходили посетители. Брат – неуклюжий, скованный, не знающий, что сказать. Мы и прежде никогда не были особенно близки. С ним я не мог говорить о Дженнифер.

      Но думал я именно о ней. Когда мне стало лучше, мне принесли письма. Письма от Дженнифер…

      Ко мне пускали только ближайших родственников. У Дженнифер не было на меня никаких прав. Официально она считалась только другом.

      Она писала:

      «Хью, родной, меня не пускают к тебе. Как только разрешат, я приду. Я люблю тебя всем сердцем. Настройся на выздоровление.

Дженнифер».

      Еще одно письмо:

      «Не волнуйся, Хью. Самое главное, что ты жив. Все остальное не имеет значения. Скоро мы будем вместе – вместе навсегда.

Твоя Дженнифер».

      Я нацарапал ей записку карандашом: «Не приходи». Что я мог ей предложить?

      Я увиделся с Дженнифер лишь после выписки из больницы, в доме моего брата. Все ее письма ко мне звучали одинаково. Мы любим друг друга! Мы должны быть вместе, даже если я никогда не поправлюсь.