Обрывки. Вячеслав Михайлович Ренью

себе под нос.

      – Юрик! Ты опух?

      – Не мешай. Думаю я! Прикидываю! Какое такое маленькое препятствие? Родственников вроде за границей у нас в семье ни у кого нет. Дед в полицаях не был. Национальность – в порядке…. Слушай! Андрюха! Может я, ляпнул чего лишнего!? Точно! Тут как-то летом на футболе кричал, что только в нашей дурацкой стране может быть такое убогое судейство. Ай! Ай! Что же я наделал то!?

      – Расстреляют! Обязательно расстреляют, – округлил до невероятных размеров глаза сидевший рядом с товарищами Витька Новиков.

      – Оуо! – вой смертельно раненного Бугра.

      – Что такое молодой человек? – удивился преподаватель. – Вам что-то непонятно?

      – Понятно Петр Михайлович! Все понятно! – испуганно закивал головой Юрик.

      Веселье в студенческой аудитории резко сменилось удивлением. Дело в том, что Петр Михайлович вел специфичный для данного вуза, а тем более для специальности вычтехов предмет: «теоретическую механику».

      Ладно бы читал он его на первом курсе, пока студент ещё слаб, напуган и не въехал до конца, в общей массе своей, в специфику будущей профессии! Со скрипом с данным предметом можно примириться на курсе втором. Но вот на третьем! Да ещё с элементами сопромата. Кому он нужен «этот Васька»? Электронщику или программисту – уж точно ни к чему. Народ роптал, забивал и косил.

      Термех – наука «суровая»! Её без ста граммов понять мудрено. Тем более если она с элементами сопромата. Не верите? Спросите у механиков.

      Безусловно, и то, что отсутствие у студентов энтузиазма в значительной степени определялось личностью преподавателя: «великого и ужасного» Петра Михайловича.

      Представьте себе чудо, ростом полтора метра вместе с кепкой. Во все лицо старый, но довольно заметный шрам, значительно приподнимающий один угол рта кверху. Как следствие, мало того, что лицо смахивает на маску арлекина, так ещё и дефекты дикции. Левая рука неестественно согнута в локтевом суставе и вывернута кистью вперед. Правая же – зеркально симметрична левой. То есть, вывернута кистью назад, словно в танце маленьких утят. Мел Петр Михалыч мужественно пытается держать в левой руке, что не всегда удается без посторонней помощи, а уж о том, что бы внятно писать на доске и речи быть не может.

      Правой рукой – и того хуже. Станьте спиной к доске, выверните кисть на изнанку и попробуйте сами. Может, поймете.

      Наверное, именно поэтому стиль письма у Петра Михайловича своеобразный. Под углом. Начинает он свои каракули из левого верхнего угла доски и постепенно смещается к правому нижнему. Затем востребованным становится правый верхний угол, из которого тексты формул змеей переползают в левый нижний. Далее ищется любое свободное от писанины пространство, и формулы снова убого ползут вкривь и вкось, теперь уж куда бог на душу положит. При этом с доски Петр Михайлович, как правило, ничего не стирает, разве только рукавами своего пиджака. В результате, каракули, наползая друг на друга, создают на доске такую мешанину и путаницу, в которой не всегда способен разобраться и сам автор сего безобразия. Что уж говорить о бедных «смертных» студентах!